Зам, или Сашины люди
ГЛАВА третья Продолжение. Начало в NN 2, 3.
Потом прошлись по территории. Заглянули в турбинный цех, где можно было только на ухо кричать. В нужном месте приложились ладонями к чистой и гладкой трубе, чтобы почувствовать ток мчащейся там под давлением нефти. Зашли в рабочую столовую с люминесцентными лампами под потолком и столиками в белых скатертях. За чаем — от другого отказались — Байков спросил, что надо промыслу, чтобы еще добавить план. Юсупов подумал и сказал: «Квартиры». Все рассмеялись, Лисун толкнул Володьку кулаком в плечо: знает, черт, когда и как просить.
— А в техническом плане? — поинтересовался Байков.
— В техническом плане, Николай Константинович, мы только часть общего производственного процесса. Здесь думать надо всем. Думать и решать.
— Ты свою роль не умаляй, — громко вклинился Лисун. — И за чужие спины-то не прячься.
— Я и не прячусь. Я о деле говорю. Байков отхлебнул из стакана и посмотрел его на просвет, сдвинув свои знаменитые «брежневские» брови.
— А вот скажите мне, Владимир, — все так же глядя на стакан, проговорил Байков, — вы к нефти ближе всех, она у вас тут за стенкой течет. Вот на ваш взгляд, реально будет к концу года дать дополнительно двенадцать миллионов тонн?
— Я слышал про десять, — сказал Юсупов и тут же пожалел, что так мальчишески проговорился.
— Двена-а-дцать, — повторил Байков и огляделся; все молчали. — А если десять, то зачем я приезжал тогда? Десять вам уже определили. А я вас по-отечески прошу: двенадцать миллионов дайте! Каждый на своем рабочем месте, но в сумме дайте мне двенадцать. Да и не мне — стране, страна вас просит.
— Анголе денег не хватает? — спросил Юсупов. — Или Кубе?
— Ты, мальчик, деду не хами, — сказал Байков. — Прошу прощения. Что за характер! Ведь умный человек, воспитанный, умеет держать себя на людях, по-кавказски честно уважает старших, а вот язык сдержать не может. А Дед какой же молодец, как он ввернул эти двенадцать миллионов! Не на активе, не на совещаловке с начальством, а здесь, на промысле, за чаем, по касательной, в беседе с промысловиками. И все сразу поняли, что далее следует делать, а следует одно: партхозактив по инициативе снизу сам примет повышенные обязательства, Байков лишь их одобрит и благословит.
— Спасибо за чай, — сказал Байков и поднял себя, опираясь ладонями в стол. — И за работу спасибо. Все бы так вкалывали, давно бы кого надо догнали и перегнали. Не думайте, что я вас не ценю. Но надо приналечь. Без разговоров. И вообще скажите мне спасибо, что приехал я, а не министр. Он бы вас на все пятнадцать раскрутил. Правильно я говорю, товарищи комсомольцы?
— Так точно! — по-военному ответил неслуживший Коновалов.
— Подымайте людей, убеждайте. На одном приказе такого дела не вытянуть.
— Согласен с вами, Николай Константинович, — уверенным голосом произнес молчавший ранее Муравьев. — Люди все решают. Поэтому у меня к вам просьба.
— Говорите. — Людей надо действительно поднять, заинтересовать. — Пожалуйста, конкретнее. — Выбейте нам тыщу «Жигулей». Лучшим работникам. В качестве премии. — Задаром, что ли? — Почему задаром? Люди у нас хорошо получают, смогут сами купить. Нужна квота, разнарядка.
— Я сам на «Москвиче» еще катаюсь, а им «Жигули» подавай! Тыщу, говорите?
— Лучше полторы-две. Eсли можно, конечно. — Вот именно. Ладно, подумаем. В принципе, люди это заслужили. Но две — уже слишком. И вообще, расчеты дайте. По бригадам, коллективам. Чтобы не так, не с потолка.
— Сделаем, Николай Константинович. Возле машин Байков разрешил покурить.
Когда уже затаптывали окурки во влажный песок, вдруг произнес, конкретно ни к кому не адресуясь:
— Вы, это, молодого не казните. Сказал, что думает, это не грех. А голова у парня есть, и характер. Такие нам нужны. Я тут подумал: может, ему и поручить озвучить инициативу? Хорошая идея. Вы его подготовьте, пусть выступит.
Уже в машине Полищук почти восхищенно сказал Коновалову:
— Как же судьба играет человеком! Они поехали на склад за шапкой для «правдиста». Коновалов и забыл про нее, потеряв из вида Зайцева, полагая, что тот и далее будет «приклеен» к Байкову. Так нет — явился неспешным шагом, уселся впереди и тут же стал командовать, куда и как им ехать, будто здешний водитель сам не знал дорогу к номерному складу.
По коноваловскому разумению Зайцев был хорошим журналистом, с понятным, точным языком. Политбюро с генсеком не поминал всуе, в проблемах нефтегаза разбирался, и если бы не эта его спесь, привычка делать вид, что знает куда больше, чем пишет. В обкоме бытовало мнение, что «правдист» строчит не только статьи и репортажи, но и записки в ЦК, где это нравилось, где были покровители, что позволяло ему действовать, минуя даже собственный редакторат, не говоря уж о местном обкоме. Зайцев не пил, ни в быту, ни по службе — в отличие от «комсомольца» Полищука, большого любителя задушевных компании. Тот писал по-журнальному длинно, с поэтичными отступлениями. В кругу газетчиков его ценили куда выше «официозника» Зайцева, любили с ним бывать и выпивать. И все-таки в этой дружеской приязни присутствовала некая нотка, отраженная в товарищеском прозвище «Акын»: что видит, о том и поет, в суть происходящего особо не вникая. Но как же красиво поет! Весь Север восхищался его фразой «Фонтан ревел как ледокол во льдах», пусть даже сравнение было неточным и заимствованным у братьев Стругацких.
Обычно у складской конторы больших гостей («правдист» был большим по угутским масштабам) встречал сам начальник ОРСа, но нынче в городе был куда больший гость, и на крыльце их ждала заведующая складом, хорошо одетая женщина средних женских лет по фамилии Радушная, что никак не вязалась с ее тяжелым неулыбчивым лицом. Зайцев здесь уже бывал не раз, и лицо его было таким же.
— Я тут покурю, — сказал Полищук. — Там покуришь, — сказал Коновалов. — Идем. ОРС, отдел рабочего снабжения, был мощной структурой со штабом в десятки людей, что колесили по стране, выбивая из поставщиков тысячи тонн всего необходимого для жизни и работы управления. Хорошие снабженцы на Северах ценились высоко. У начальника «Угутнефтегаза» были хорошие снабженцы.
В кабинете начальницы склада Зайцев оглядел накрытый стол, подумал и решил:
— Сначала дело. — Остынет все, — с укором сказала начальница. — Тогда давайте побыстрей. Коновалов тоже был на складе не впервой, привозил сюда многих и каждый раз отмечал уважительно, с каким психологическим расчетом здесь создали систему освещения. Склад был большим, с рядами высоченных стеллажей, казавшимися бесконечными в дежурном слабом свете. Быстрым шагом они одолевали повороты и пролеты, пока начальница не ткнула руку куда-то в полутьму, вспыхнула лампа посильней, высвечивая ровно одну секцию. Хозяйка склада распахнула матерчатые шторки: рядами снизу доверху на полках лежали меховые шапки в целлофановых пакетах. — У вас какой размер? Зайцев назвал. — Ондатра, пыжик, норка? — Чернобурка или соболь. — Соболь дорого. — Я знаю. — Значит, соболь. Двумя руками хозяйка задернула секцию, распахнула соседнюю, переключила свет. — Красиво, — сказал Полищук. Невысокий круглолицый Зайцев любил пышные шапки. Они добавляли ему роста и умаляли толстость щек. Именно пышные, а не лохматые — эту разницу Коновалов уже сознавал. — Ну, а ты что будешь? — В смысле? — не понял Полищук. — Что будешь брать? — Кому? — Себе. — Слушай, я как-то не готов, — «комсомолец» растерянно глядел по сторонам. — Денег как-то не очень. — Я займу. — Тогда джинсы. — Джинсы, — громко сказал Коновалов. — В том конце направо, — откликнулась хозяйка. — Я помню. За мной. По прошлым визитам хозяйка знала, что Коновалов не станет шариться там, где не надо. Самовольно он здесь не появлялся, только по звонку и в качестве сопровождающего, и ничего не спрашивал лично для себя.
Полищук всмотрелся в фирменный ярлык и ахнул:
— Сто двадцать рублей! Это же пол моей зарплаты. И моей, подумал Коновалов. — Черт, настоящий «суперрайфл». — Вот и бери, раз настоящий. — А где примерить? — Здесь и примеряй. — О, господи. С курткой и брюками Полищука в руках Коновалов наблюдал, как «комсомолец» топчется в носках по цементному полу, прискакивает, стараясь угодить ступней в штанину, потом охлопывает себя по бедрам.
— Ботинки надень, лучше смотреться будет. Полищук обулся и спросил: ну, как? По-моему, отлично, ответил Коновалов, не снимай, так и иди, в кабинете в зеркало посмотришь. А куртку-то надень, здесь холодно.
В кабинете у завскладом был уголок с большим зеркалом, Полищук вышел оттуда слегка озабоченным.
— По-моему, маловаты. — Дайте-ка мне, мужчина. Хозяйка дергала за пояс джинсы вверх, Полищук аж подскакивал, крутила его так и сяк и сказала:
— Снимайте. Коля! Вошел мужик в складской спецовке, хозяйка сунула ему пакет с джинсами. — На размер больше принеси. А вы покушайте, пожалуйста. Когда расселись, сказала доверительно Полищуку: — Правильно, что заменили. После первой стирки сядут. Полищук ей серьезно кивал и смотрел на бутылку в центре стола. — Эти-то не пьют, я знаю, — усмехнулась заведующая. — Может, вам налить? Будете? — Как бы вам ответить помягче. С удовольствием! — Тогда и я с вами. Коновалов понял, что других гостей на складе не предвидится. По разговорам, начальница выпивала изрядно, но время тому знала и держалась его. Опять же говорили, что если б муж ее не бросил. Вообще-то ситуация для Северов была вполне банальная: одиноким женщинам здесь было на что пить. Да разве только одиноким. Знаменитая на всю страну строительная бригадирша, депутат и делегат всего на свете, пила и жила вне брака с бывшим зэком, содержала его, безработного, прикрывала от милиции, но две пятилетки исправно давала в одну. Другого с нее и не спрашивали. — Вы, коллега, про партхозактив не забыли? — А я не пойду. — Как не пойдешь? — насторожился Зайцев. — Легко, — ответил Полищук, и бутылка в пухлой женской кисти вновь поплыла ему навстречу. — В редакционном задании никакого актива не значится.
— Молодежь! — вздохнул «правдист», что был не старше «комсомольца». — Распустил вас Колесников. А время-то меняется.
— Вот именно! — Спасибо, — сказал Коновалов. — Очень вкусно. Нам пора. И в самом деле было вкусно. Балычок из нельмы, салатик под сметаной, которой в магазинах не бывает, островатые печеные колбаски с названием «митетей». Вот только знаменитый борщ совсем остыл. В дальнем пространстве склада, выходящем углом на реку, пряталась начальственная сауна с бильярдом, банкетным зальчиком и кухней, где хозяйничал любимый Лисуном грузин, умевший среди прочего варить полтавский борщ с галушками, заправленный толченым салом с чесноком. Попробовав его впервые, Коновалов пожалел, что он теперь совсем не пьет.
Дом культуры нефтяников, замыкавший с тыла новенькую городскую площадь — слева гостиница, справа горком с горсоветом, — по документам проходил как производственно-учебный комбинат, и Коновалову было занятно, ведает ли Байков, самолично или руками своих замов дважды вычеркивавший в целях экономии госсредств строительство Дворца культуры из государственного плана, об этой подсудной уловке. При желании за самоуправство можно было если и не посадить, то поснимать всех снизу доверху. Первый секретарь горкома партии Бахметьев и начальник нефтяного управления Лисун здесь рискнули серьезно. Как и начальник главка Муравьев, таким же способом построивший в Тюмени Дворец нефтяников и тем благословивший неформально «инициативу на местах». Лисун по хитрой простоте своей позвал в начале года Муравьева на открытие, тот сослался на занятость и послал своего зама по строительству, с которым, собственно, Лисун крутил и прятал бумажные отчетные концы. Коновалов летал вместе с этим замом и видел, какой это был праздник для молодого северного города.
Асфальтовая площадь уже была заставлена машинами. На подступах к Дому, расчеркнутому поверху огромным красным лозунгом «Тюменскую нефть — Родине!», толпой курили делегаты — потом придется часа три безвыходно сидеть. Бывавший на столичных съездах Коновалов сразу ощутил неведомое там и почти видимое здесь родство и свойство меж собой этих людей и был рад, что многих он сейчас узнает и многие тоже узнают его.
— Ты сейчас куда? — спросил он «комсомольца». Зайцев уже шел степенно в новой шапке к Дому.
— В гостиницу, куда еще. — Давай зайдем на пять минут к штабистам.
Хоть поздороваешься. — Ага! Зайдешь — потом не выйдешь. — Выйдешь, выйдешь. Пройдя забитый людьми гудящий вестибюль, они поднялись на третий этаж, где две большие комнаты занимали местные штабисты. Пообнимавшись со знакомыми и сдав им на поруки «комсомольца», Коновалов за рукав вывел в коридор замотанного до неузнаваемости Ваську Щеголева, замначштаба по оргработе. — Артистов ты курируешь? — Ну да. — Надо вписать человека. — Какого? Коновалов объяснил. — И сразу расплатись, пожалуйста. В сейфе есть, я знаю. Так, я у вас разденусь, ладно? Спасибо тебе, Вася.
— Да и тебе спасибо, Саша! — А ты не забывай, откуда деньги и кто их тебе выбил. — Все, понял, понял. Не хочешь потом выпить с Пугачихой? Я знаю, куда и кто ее повезет. Э, а формулировка?
— Напиши: информационно-пропагандистское обслуживание. — Лучше: обеспечение. — Вот видишь. Молодец. — Да пошел ты. Домой к нам не заскочишь? — Eдва ли, сам же знаешь. Жене привет. А где начальник? — Где-то внизу, встречает. Зазвонило как в кинотеатре. Минуту спустя Коновалов уже стоял у входа в команде встречающих. Вестибюль постепенно пустел, тетки в униформе — белый верх, синий низ — настойчиво провожали в зал приотставших. Одна, постарше и главнее, взглянула на него с вопросом, он головою указал на дверь, и тетка кивнула: понятно.
Да, не хватает вам солидности, Александр Борисович. Вот даже тетки сомневаются, усмехнулся в душе Коновалов. Ладно, дело наживное. А что Юсупова не разыскал и не поговорил — вот это плохо. Надо было найти, успокоить, настроить. Конечно, читать по готовому тексту нетрудно, Володька парень грамотный, язык подвешен хорошо. Но ведь характер, блин, и зал на триста мест. И тьма начальства. Сумеет ли правильно прозвучать, а прозвучит-то ведь на всю страну, здесь даже интонация важна, и никакого опыта публичных выступлений. Интересно, кого же готовили раньше, пока не вмешался Байков? Сидоренко, Катаева? Эти умеют, проверены.
Сквозь тройные стекла вестибюля он увидел, как от горкомовского крыльца двинулась к Дому группа в темных костюмах. Он различил Байкова и рядом с ним подлетевшего к началу заседания первого секретаря обкома партии Кручину. Сбоку и чуть сзади, по привычке оттопырив карманы пиджака сжатыми в них кулаками, шел Муравьев. Как же он похож на батю, в который раз подумал Коновалов. Скуластое лицо, крепкие плечи, походка, седые пряди набок. Одного поколения, одной общей судьбы. Разве что Муравьев не был на фронте, вкалывал на буровой в тылу, но и этим кто-то же должен был заниматься тогда.
Следовавший за начальником главка Eфимов высмотрел среди встречавших Коновалова и сделал ему знак плечом. Коновалов шагнул вперед и чуть не столкнулся с Юсуповым, которого вел под руку Бахметьев и что-то, улыбаясь, говорил Володьке, наклонив к нему голову. Юсупов оглянулся, скользнул взглядом. Был он в костюме, при галстуке, даже причесан. Все правильно, подумал Коновалов, молодец, наш человек. И нет сомнений, что на трибуне все пройдет отлично. Мелькнула было мысль, что самого его, похоже, мягко обошли, но Коновалов тут же выбросил ее из головы.
Доклад о работе главка прочел Муравьев, почти не отрывая глаз от текста. И даже когда речь зашла о социалке и зал захлопал, иные с мест кричали: «Правильно!», он лишь поднял успокаивающе руку и продолжал читать. Затем Бахметьев говорил о роли парторганизаций в освоении нефтяных и газовых богатств Западной Сибири, партийном контроле и борьбе с бесхозяйственностью. Когда эта тема озвучилась, сидевший рядом с Коноваловым «правдист» со скрипом распрямился в кресле. Далее выступали по одному из местных: геолог, буровик, вышкомонтажник, добытчик, транспортник, строитель. Слово дали Лисуну, он отчитался за свое, не углубляясь ни в проблемы, ни в задачи. От комсомола выступал прилетевший с Байковым завсектором ЦК по рабочей молодежи, объявил о новом Всесоюзном ударном отряде, вскоре прибывающем сюда с Большой земли. Зал сдержанно похлопал, а Коновалов представил себе, сколько хлопот предстоит в связи с этим — встречать, развозить, размещать, кормить, обучать, определять фронт работ, обеспечивать транспортом, материалами, инструментом, опытными кадрами на ключевые должности, — и тихо порадовался, что эта нервотрепка теперь достается другим.