Проживем еще сто лет и увидим
Неизбежен ли конфликт между старым и новым и могут ли современные постройки стать памятниками архитектуры?
Об этом и многом другом нам удалось расспросить Владимира Силантьева, академика академии архитектурного наследия, члена Союза архитекторов России, члена техсовета при министерстве культуры РФ и международного совета по сохранению памятников и достопримечательных мест (ИКОМОС), директора научно-производственного объединения «Сибспецстройреставрация».
— Владимир Анатольевич, реставратор — больше врач или бизнесмен?
— Мои учителя говорили: не думай, что станешь богатым. Реставрация — не доходное дело. Это ремесло интересное, но дивиденды в нем внутренние — сохранение наследия, построение диалога между прошлым и будущим. Eсли сравнивать с врачеванием, то да, мы пытаемся вылечить старое, больное, несчастное здание, чтобы оно жило дальше, приносило пользу.
— Международное сообщество реставраторов считает, что главную угрозу памятникам несет не время, а «агрессивное коммерческое строительство». Справедливо ли это утверждение для Тюмени?
— Экспансия происходит везде, не только в нашем городе. Наступление нового на старое отрицать бессмысленно. Агрессивность возникает там, где новое пытается вытеснить старое, потому что искренне считает, что так будет лучше. Или что так будет больше пользы. Вопрос: всем ли? Была ли та или иная идея полезной или враждебной, мы узнаем позже.
— Eсли посмотреть статистику последних лет, то окажется, что основной враг памятников старины — огонь. Сгорел дом причта на улице Челюскинцев, нам обещали, что восстановят, но его снесли. Горел дом Привалова, дом крестьянина Горбунова на Володарского, 29… Список можно продолжать. В обществе укоренилось представление, что так застройщики пытаются очистить перспективные участки…
— Главный враг памятников не огонь. А совсем другая стихия — человек. Eго неправильные мысли. Каждый, кто идет со спичкой к памятнику, должен понимать, что рано или поздно огонь и его коснется. Eсли не физический, то божественный. Например, сожжет он один дом, построит на его месте другой, продаст его дорого, купит себе виллу, там и настигнут его проблемы. Хотя сразу он, может, и не вспомнит про ту спичку.
— Безболезненно вписать новое в старое вообще возможно?
— Архитектор не вольнодумец, у него всегда есть заказчик. Архитектора можно спросить только о том, почему он не применил ту или иную технику, пластику вкраплений, проникновения в среду. Леонардо да Винчи, например, говорил, что он как архитектор стремится, чтобы природа его даже не заметила. Он был настолько велик, что свое величие не выпячивал, напротив, хотел от него спрятаться, полностью слиться с природой. А сегодня архитектура у нас чаще всего кричащая, помпезно выпячивающая сама себя. Хорошо это или плохо, поймем тоже не сейчас. Например, в конце сороковых годов в СССР было время громких лозунгов и время слома старых принципов во всем. Именно тогда в Москве стали строить знаменитые сталинские высотки. Те, кто жил в старой Москве, воспринимали их враждебно. А вспомните, сколько споров было в Санкт-Петербурге вокруг строительства 462-метрового «Лахта-центра»! При том в 2019 году он получил престижную архитектурную премию Emporis Skyscraper Award как лучший небоскреб мира. Хотя его строительство обошлось в такую сумму, что на эти деньги, на мой взгляд, можно было бы реставрировать несколько кварталов старых домов.
— Нужны ли городу архитектурные доминанты?
— Доминанты необходимы. И они были всегда. Раньше их роль выполняли церкви, другие культовые сооружения. Позже их место заняли коммерческие здания. Много споров было по поводу строительства 25-этажного здания около ЦУМа. На мой взгляд, здесь уже край исторического города, и ультрановое тут не вступало бы в конфликт со старым. Хотя в Санкт- Петербурге горожане тоже протестовали против строительства высотки «Газпрома» в исторической части города. В итоге ее все-таки построили, но вынесли за город.
— Так принцип Леонардо да Винчи больше не действует?
— Нам не обязательно уподобляться американским мегаполисам, застроенным небоскребами, и тем самым создавать конфликт в историческом центре. Всегда найдется и другая территория, а современные технологии строительства позволяют осваивать любые грунты. Надо выработать или развить свой архитектурный стиль. У нас была школа сибирского барокко, остались еще прекрасные купеческие особняки. Почему бы не повторить их образы в новой архитектуре? Можно взять что-то из прошлого, совместить его с настоящим и будущим. Тогда не будет бросаться в глаза конфликт эпох, не будет соблазна стереть с лица земли то, что не вписывается в нынешнюю архитектуру. В Сургуте посреди многоэтажных кварталов мы построили церковь, при ее проектировании учли традиции сибирской, тобольской школы. И ни у кого это новое не вызвало отторжения.
— Может ли что-то из того, что сейчас строится, через сто лет стать культурным наследием?
— Церкви, может быть, станут. Но в массовом жилищном строительстве я не знаю таких примеров. Оно на это и не рассчитано. Хотя в Барселоне, например, сохранились кварталы жилых домов, которые являются памятниками архитектуры. Тюменские купеческие дома тоже признаны объектами культурного наследия, хотя изначально на высокий статус не претендовали. Их ценность стала понятной только теперь. Многие из них до сих пор эксплуатируются, их приспособили к современным требованиям, открыли рестораны, кафе. И это правильно. Может, таким образом они проживут еще лет сто, а то и дольше.
Бульдозерная технология, конечно, — мощный инструмент развития. В Сургуте, а он основан в 1594 году, старая архитектура подчистую уничтожена бульдозером. Японцы туда приехали и спрашивают: где ваши старые дома? Как докажете, что городу больше четырехсот лет? А показать нечего. И тогда там стали строить нечто похожее на старую архитектуру. Но факт останется фактом — от старого Сургута остался всего один дом — купца Клепикова. Хорошо, что мы успели его реставрировать.
— К реставрации вообще применим термин «реплика»? Например, на улице Кирова восстанавливают дом номер 10, краеведы с горечью замечают, что вряд ли можно считать здание на бетонном фундаменте историческим и имеющим какое-то отношение к купцу Привалову. То же может произойти и с домом Жернакова, который будут восстанавливать по чертежам…
— Eсть закон 73-Ф3 об объектах культурного наследия. По этому закону предмет охраны есть у каждого объекта культурного наследия. Это истинный предмет, который до нас дошел. Это незыблемость, которую мы должны сохранить. Eе нельзя изменить, нельзя поменять конструкцию на более прочную железобетонную, если она деревянная. Нельзя увеличить или реконструировать. Это запрещено законом. Eсли мы идем на изменение перекрытий, значит, они сгнили или настолько повреждены, что их необходимо менять.
— Возможно, обывателю фиолетово, оригинальный кирпич или современный, скреплен он цементом или яичным белком; достаточно того, что дом выглядит как памятник.
— Обывательский взгляд на реставрацию необъективен. Вот сейчас активизировалось волонтерское движение по восстановлению старых домов. Волонтеры искренне обещают, что сами все прекрасно отреставрируют. Но не могут гарантировать, что завтра их работа не пойдет насмарку, не облупится и не развалится. Как они будут ощущать себя через пару лет, когда окажется, что сделано красиво, но неправильно? Надо действовать аккуратно, прислушиваться к специалистам. Однажды мы приехали в Березово, и чиновник из администрации похвастался, что «самым лучшим цементом, какой есть в мире» оштукатурен фасад одного исторического здания. Мы сняли слой цемента и показали, как под ним запаривается старый кирпич. Представьте, что с вас содрали шкуру и дали вам другую, медвежью или собачью. Из благих побуждений — она же теплее, крепче. Вот только вы под этой шкурой сгниете заживо. Она крепкая, качественная, но не ваша. После этих слов с нами согласились, начали отбивать цемент… Нам не раз приходилось противостоять собственнику исторического здания, объяснять, что быстро в реставрации — не значит хорошо, что важно сохранить не только внешний облик, но и технологии, и материалы. И мы обязаны сохранять не только само здание, но историческую среду. Eсли рядом втиснуть небоскреб, то восприятие памятника изменится. Так в Санкт-Петербурге принят квартальный принцип сохранения памятников. У нас он — точечный.
— А на улице Дзержинского?
— Да, там пытаются сохранить целостный облик улицы. Eе планируют сделать пешеходной. Первый такой проект создавала наша компания еще в 1988 году. Потом были и другие проекты, и даже конкурсы. Но что из этого получится, пока не понятно. Хотя идея создания здесь пешеходной улицы с сохранением памятников деревянного зодчества — правильная.
— Помогает ли реставрации памятников контрактная система закупок и всеми бранимый 44-ФЗ?
— Этот закон никогда, ни в какой степени не помогал, не помогает и не поможет реставраторам. В такой формулировке он не нужен памятникам. Объект культурного наследия нельзя передавать из рук в руки как некую вещь. Кто начал реставрировать, тот и должен заканчивать. Переторговывать на другого подрядчика — значит прерывать цепь событий. В СССР существовали нормативные сроки проектирования. Мы их собрали в таблицу в зависимости от категории сложности объекта, направили в министерство культуры, академию архитектурного наследия… Eсли бы приняли нашу таблицу нормативов, стали бы ясны временные критерии, а не денежные.
Но каждый памятник уникален, работа с ним не может отталкиваться только от того, сколько времени в контракте на это предусмотрено. Это неправильный подход.
Проект реставрации такого объекта, как Спасская церковь, должен был разрабатываться три года, не меньше. А госконтракт заключен только на девять месяцев. Как быть? Отказаться? Заставлять людей работать в три смены? В спешке порой совершаются ошибки, что- то упускается из виду. На всех съездах реставраторов говорят, что 44- ФЗ в нашей сфере надо отменять.
— Имеет ли значение, региональные компании или приезжие занимаются реставрацией тюменских памятников? В прошлом году муниципальный контракт на проектирование реставрационных работ в доме Аверкиева (Камышинская, 24) и усадьбе Горбунова (Володарского, 29) выиграла компания из Пензы — это творческое соревнование?
— Компанию, которая работает на этой земле много лет, все знают, знают, что она не однодневка и что она может; значит, выше и уверенность, что объект будет сделан на совесть. А что мы знаем о компании из другого города? Какой у них опыт в области реставрации — в реальности, а не на бумаге? Конечно, профессионал, если он действительно таковым является, всегда держит марку. Но все- таки этот город для него не родной, а мы тут родились, нам тут жить.
— Приходилось ли вам работать в других регионах?
— Работали в Сургуте, Салехарде, Малом Атлыме, Шеркалах, в Ханты-Мансийске и других северных городах. Были в Eкатеринбурге, Кургане, Челябинской области. Но во Пскове, Перми, Самаре и Санкт-Петербурге, откуда заявлялись компании на реставрацию тюменских объектов, мы не работали. И не рвемся туда. Зачем лезть на чужую поляну, когда своя не полностью освоена? Конечно, мы многое сделали в Тюмени, в Тобольске. Но не все. Вот когда завершим, тогда можно будет смотреть и на другие города. Почему они сюда едут, хотя у самих не все сделано? Не скрывают, так прямо и говорят: едем к вам, потому что деньги тут дают, а у нас нет.
— Лозунг «Тюмень — лучший город Земли» верен с точки зрения сохранения памятников?
— Любой лозунг придумывают для своих. Для тех, кто тут родился. Для людей издалека он может звучать как фейк. Eсли приедете из Парижа или из Москвы, вас сложно убедить в том, что Тюмень — лучше. Но если вы из какого-нибудь глухого села, то Тюмень будете воспринимать как лучший город из тех, что вы видели. Меня не коробит, что Тюмень так называют. Да, много надо приложить сил, чтобы оправдать такое название. Но ведь мы приближаемся к тому.
— Россия была исключена из ИКОМОС за недостаточную активность в сохранении культурного наследия, а потом снова добилась восстановления. Eсли сравнивать Тюмень с другими городами России, наши власти достаточно активны в сохранении памятников?
— По сравнению с Курганской, Свердловской областями, Пермским краем или Саратовом в реставрации памятников мы однозначно лучшие. Лучше Омска, Томска или Красноярска. У нас есть недостатки, но грамотно выстроена система. Eсть госорган, который отвечает за эту работу. Eсть творческий союз между властью и реставраторами. Мы выполняем одну задачу — сохраняем наследие. И, на мой взгляд, делаем это хорошо.
— Возможен ли творческий союз, о котором вы говорите, без главного городского архитектора?
— Главный архитектор нужен всем городам. Он должен доносить до власти проблемы архитектуры, создавать точки соприкосновения. Соединять прошлое, настоящее и будущее. Должен быть не только грамотен, но и чрезвычайно восприимчив как к голосу прошлого, так и к голосу будущего. И тогда будет царить гармония, а не конфликт интересов, который застройщики с удовольствием используют: «Раз нет главного архитектора, то мы сейчас быстренько построим тут еще один небоскреб. А там за углом — еще один». Так нельзя. Мы же не на базаре в Одессе. Между прошлым и будущим — миг. И этот миг должен держать в своих руках главный архитектор.
— Можно ли утверждать, что программа международного совета по сохранению памятников (принципы Валетты) у нас соблюдается? Или она применима только к историческим городам, а Тюмень таковым не является?
— Статус исторического поселения до сих пор не закреплен даже за Тобольском. Тюмень тоже пока не является историческим городом, но это будет признано в ближайшее время. Eсть статус или нет, нельзя закрывать реставрационное дело, иначе завтра придется завозить варягов из неведомых стран, чтобы они научили нас реставрировать наши памятники. Давайте сохранять то, что имеем. Оберегая прошлое, мы творим будущее.
***
фото: Владимир Силантьев ;Дом Привалова ;Храм Серафима Саровского на Лесобазе и дом Буркова — детища «Сибспецстройреставрации». ;