Операция 1937 гола и тюменские «операторы»
Палачи всегда стеснительны. Так, на их птичьем языке вместо сообщения о расстреле говорили — «по первой категории». А массовые репрессии они предпочитали называть другим нейтральным словом — «операция».
Первый массовый расстрел в Тюмени произошел 5 мая 1937 года. В подвале дома НКВД на v углу улиц Республики и Семакова были убиты 10 человек, осужденных в этот же день специально проведенной в Тюмени выездной сессией военной коллегии Верховного суда СССР.
Приговор собственноручно привел в исполнение оперуполномоченный Тюменского ГО НКВД, младший лейтенант госбезопасности Л.
Мы встречались с ним четыре года назад. Он дал мне интервью в обмен на обещание, что пока Л. жив, я не назову его фамилии. А он, как мне сказали, все еще жив. Eму почти 90.
Но в архивах сохранился интересный документ. Протокол допроса. Спустя ровно двадцать лет после того, первого, расстрела Л. давал показания в качестве свидетеля заместителю прокурора области, младшему советнику юстиции Рытикову…
Этот протокол может поведать очень многое о периоде «большого террора».
«…С 1933 года по январь 1938 года, — говорил Л., — я работал в Тюменском городском отделе НКВД сначала зам. оперуполномоченным, а затем оперуполномоченным. С 1936 года начальником ГО НКВД работал Петров Николай Николаевич.
В период 1937-38 гг. Тюменский оперсектор НКВД объединял г.Тюмень, Тюменский район и районы Велижанский, Нижне-тавдинский. Верхнетавдинский, Исетский, Упоровский, Ялуторовский, Новозаимский и Омутинскй. Начальники райорганов НКВД этих районов подчинялись начальнику сектора. Подчинение шло только по линии проведения операции 1937-38 гг. В остальном же начальники райорганов подчинялись непосредственно Омскому управлению НКВД.
В 1937-38 годах в Тюменском ГО НКВД работали следующие работники: по отделению социально-политическому — я, пом.оперуполномоченного Беречинов Петр, Новиков, Пушка-рев; по линии экономического отдела — Бобылев, Корчагин; по особому отделу — Акимов, Бондаренко; особый отдел по дивизии — Грузинов, Оборин; оперуполномоченный по тюрьме -Скардин.
Беречинов работает в настоящее время (т.е. в 1957 г.- Р.Г.) в УВД Тюменской области, Корчагин Александр Матвеевич проживает в гор. Ленинграде, ул. Серпуховская N 4, кв. 13. Был я у него на квартире в году. Он в то время был армейским подполковником, но где он работал, я не знаю. Скардин якобы проживает в Хабаровске, но точно этого не знаю. Акимов умер в гор.Тюмени в 1949 году. Где находятся остальные, я не знаю.
Вопрос: Скажите, Л., каким образом проводилась операция в 1937-38 годах?
Ответ: С чего началась эта операция, я сейчас не помню, но знаю, что в этот период или по приказанию Петрова, или непосредственно по приказанию работников областного управления НКВД арестовывались. определенные группы лиц: ссыльные административно-политические, церковники (священники, монахи, дьяконы и т.д.), белые офицеры, активные участники бандвосстания 1921 года, кулаки и другие гражданские. Первые аресты производились на основании имеющихся у нас материалов об антисоветских действиях этих лиц, а потом уже некогда было обрабатывать эту документацию и арестовывали просто определенных граждан, которые нам заказывались. При этом нам говорилось, что нужно вскрывать контрреволюционную группировку. Но для вскрытия таких группировок времени не хватало. Поэтому мы не могли разрабатывать арестованных ни оперативным путем, ни следственным. Вполне понятно, что проходящие по многим делам нашего горотдела НКВД группировки фактически и не существовали.
Справки на арест граждан составлялись работниками того отдела, который разрабатывал этих граждан. Справка утверждалась начальником ГО НКВД или лицом, его замещающим. Постановления на арест составлялись таким же образом. Ордер на арест подписывался только начальником ГО НКВД или работником, его замещающим. При аресте учитывалось или наличие имеющихся материалов, или, как я показывал выше, принадлежность этого лица к какой-то группе: церковники, кулаки и т.д., хотя никаких материалов еще и не было. После ареста начинался допрос свидетелей в отношении арестованного. Свидетели выбирались по совместной работе, по знакомству с арестованным. Повторяю, что вести следствие было некогда, т.к. на это не давало времени УНКВД по Омской области. Все время торопили.
При аресте граждан иногда испрашивалась санкция, а иногда не испрашивалась. Почему не испрашивалась санкция на арест у прокурора, я пояснить не могу. Видимо, так было положено.
Сколько лично мною было расследовано дел в тот период времени, я сейчас не помню, но поясняю, что лично я принимал участие в расследовании очень мало. Расследование, производимое мной, ничем, конечно, не отличается, вернее, не отличалось от расследования, проводимого другими работниками. Во время проведения операции 1937-38 гг. сил работников ГО НКВД не хватало, поэтому привлекались милицейские силы, а в 1938 году — курсанты Омской милицейской школы. Но с курсантами я уже работал в гор.Тобольске.
Вопрос: Скажите, Л., поступали ли жалобы от арестованных или свидетелей на незаконные методы следствия?
Ответ: За время работы в гор.Тюмени я о жалобах арестованных и свидетелей ничего не слышал. Сам я незаконных методов не применял и не замечал этого у других работников. Ненормальным при допросах арестованных было то, что допрашивали их часто и подолгу, и особенно по ночам. Конечно, при таком допросе изматывание сил арестованных было. Были часто такие случаи, что сначала обвиняемый виновным себя ни в чем не признавал, а потом начинал признавать.
Вопрос: Скажите, Л., как готовились дела для доклада о них на заседаниях тройки УНКВД по Омской области, как происходило рассмотрение дел на этих заседаниях?
Ответ: Из управления НКВД по Омской области звонили по телефону Петрову, а в его отсутствие мне или другому замещающему лицу. Петров или работник, замещающий его, давали команду работникам оперсектора об ускорении расследования дел еще не законченных и о составлении повесток, по которым докладывались дела на заседаниях тройки.
Первое время тройка требовала зачитывать показания отдельных обвиняемых и свидетелей, а потом, когда дел стало больше, то докладывалось только то, что указывалось потом в решении тройки. Таким образом решение тройки повторяло то, что было указано в наших повестках. Разбора состава преступления на заседаниях тройки не производилось.
В отдельные дни в течение часа я докладывал тройке дела на 50-60 человек. Понятно, что я не мог сделать детального разбора состава преступления и члены тройки не могли полностью ознакомиться с материалами дел. Я заметил, что к расстрелу приговаривались больше старые люди, а молодые реже.
Вопрос: Скажите, Л., за что вас уволили из органов НКВД в 1939 году?
Ответ: Уволили меня из органов НКВД 5 июля 1939 г., а с 9 июля 1939 г. исключили из партии за нарушение соц. законности при расследовании дел о к/р преступлениях в период моей работы в гор.Тобольске в 1938 г. Я считаю, что увольнение из органов НКВД и исключение из членов партии было произведено неправильно, т.к. произведенной специально проверкой нарушений законности при расследовании дел установлено не было. До 1942 года я работал на разных предприятиях, а затем был призван в ряды Советской Армии и участвовал в боях Великой Отечественной войны. После ранения на фронте приехал в гор.Тюмень и с марта 1944 года снова был принят на работу в органы НКВД. В 1943 году вступил в кандидаты в члены ВКП(б), а 1945 году — был принят в ряды КПСС.
Вопрос: Вас частично ознакомили с делом Кондакова и др., поясните, помните ли это дело, если помните, то как велось расследование, какими материалами располагали перед арестом и т.д.?
Ответ: Это так называемое дело «церковников» разрабатывалось еще несколько раньше по агентурным данным. Главными агентами по этому делу были поп Протопопов Алексей, дьякон Сажин и одна старушка по фамилии Моор. Но к моменту ареста всей этой группы разработка была не закончена. Арестовали лиц этой группы потому] что и Петров, и работники УНКВД Омской области говорили, что нужно «снять» антисоветски настроенных служителей культа и «вскрыть» среди них к/р группировку. В начале июля 1937 года была арестована основная масса церковников, а потом уже и остальные…
…Протокол допроса мне прочитали вслух. Записано с моих слов правильно. (Подпись)».
Этот человек, отнявший жизнь у многих, до ужаса трепетал за свою собственную. И только поэтому просил меня, чтобы я не упоминал его фамилии в своих материалах.
Да разве только в нем было дело? Дело было в тех, кто поддерживал массовый психоз, кто охотно верил в вину соседа, товарища по работе и даже родственника. Наша и сегодняшняя способность верить всему, даже самому ужасному, не требуя доказательств, делает возможным возвращение из прошлого и операций, и приговоров «по первой категории». Сначала должны измениться люди. А с ними изменится и общество. Может быть…