Свобода печати — свобода от страха
Одиннадцать журналистов погибло в России в прошлом году. Множится список жертв и в этом году. И на этой неделе, когда взрывом в редакции «Московского комсомольца» был убит Дмитрий Холодов.
Существуют разные версии относительно случившегося. Одни связывают это с расследованием, которое вел Холодов относительно коррупции в Западной группе войск. Официальные структуры дают понять, что взрыв произошел по ошибке и виноват сам пострадавший репортер.
Но как оценить ту волну страха, которая исходит со страниц буквально всех изданий, написавших, напечатавших об этой трагедии?
«Нас убивают», — вот что читается в строках и между строк.
Убивают, хотя в «Московском комсомольце», например, дежурит профессиональная охрана. Убивают на улице и в редакциях. Убивают в служебных командировках в горячих точках. Избивают, оскорбляют, грозят по телефону.
Конечно, журналистика — профессия опасная. Потому что она грозит всякой власти — грозит абсолюту, беспределу, коррупции. Она сдирает фальшивые покровы и обнажает то, что есть фактически.
Как мы все радовались отмене цензуры в начале августа 1991 года. Как мы не предполагали, что вместо этого наступит цензура пистолета. Цензура динамита. Цензура ножа и казачьей нагайки.
Общество может не любить журналистов, и это право как отдельных граждан, так и общества в целом. Но общество обязано знать, что при наступлении тоталитарного строя (все равно какого — партийного, фашистского, криминального) первой умирает свобода печати. Впрочем, она уже начала умирать. Пока от страха.
В последние три недели мне пришлось участвовать в десятке дискуссий с американскими журналистами о свободе печати. И ветераны телевизионных каналов в штате Луизиана, и опытные газетчики из «Вашингтон тайме», и только начинающие, студенты университета Дилларда во многом справедливо упрекали нас. Но на мой вопрос — сколько было убито в этом году журналистов в Америке — мне ответили: ни одного.