Жизнь за Родину отдать
С Петром Нефагиным я познакомилась в Ишиме. Бывший разведчик, бывший узник фашистского концлагеря, бывший заключенный ГУЛАГа.
Обычный советский парень из деревни Усть-Ламенка Голышмановского района рвался на фронт, несмотря на броню (работал технологом на маслокомбинате). И добился своего.
Хотелось подвига. Потому он и сделал шаг вперед, когда из части, где он проходил подготовку, стали набирать в разведшколу. «Кто хочет Родине послужить?» — спросили тогда.
Краткий курс обучения в школе радистов (два прыжка с парашютом, общее знакомство с устройством радиопередатчика), и Нефагин отправляется в Запорожье, бывшее в то время (сентябрь 1941-ноябрь 1942) глубоким тылом врага. С конкретным заданием — разобраться и наладить работу разведгруппы, которая перестала выходить на связь.
Разведгруппа из трех человек действительно перестала выходить на связь. Причина, в которой разобрался Нефагин, была прозаична: маломощный передатчик «не доставал» до расположения наших войск. При всем вынужденном бездействии советские разведчики тем не менее оставались разведчиками, а потому ежедневно и ежечасно рисковали своей жизнью.
Засыпались совершенно по глупости. Радистка Наденька Полозова в ноябрьские праздники решила послушать Москву. И послушала. Затем рацию аккуратно спрятала, а гранату (правило такое: радист, выходя на связь, обязан при себе иметь пистолет и гранату — застрелить того, кто застукает, или подорвать себя вместе с передатчиком)… Гранату Наденька забыла на кровати. Она работала на квартире немецкого офицера; в тот день фашисты гуляли. Хозяин-офицер явился совершенно пьяным и завалился на эту самую кровать. Обнаружив под собою столь знакомый ему предмет, враз протрезвел.
Подозрение пало на Надю. Вызвали в комендатуру. Храбрая девушка отрицала все обвинения. Eе выпустили.
Что было потом, мы сейчас хорошо знаем по книгам и фильмам. А Наденька не знала. Когда ее выпустили, она побежала по своим товарищам — предупредить. Конечно, за ней следили. И взяли всех. Некоторых расстреляли, а Нефагина и его товарища Рыбина увезли в Германию.
Дальше — Бухенвальд. В первую же ночь, рассказывает Нефагин, пришли «вербовщики»: кто хочет искупить свою вину перед немецким командованием — запиши свою фамилию.
Человек десять с барака набралось. А вербовщики оказались членами подпольной организации. И предателей стали выводить по одному и жестоко избивать в туалете. Фашисты на шум прибежали. Им объяснили: хлеб, мол, у товарищей воруют. Немцы насчет этого всегда честны были: правильно, говорят, бейте.
В плену Нефагин встретил День Победы. Освобождали его американцы. Весело вспоминает, как с неграми («Хорошие ребята!») ездили на грузовичке по немецким деревушкам, добывали кур.
А затем пришли наши. Нефагин попал в фильтрационный лагерь. Eму там не поверили. Группа провалилась, а он — старший. Значит, виноват. А может, предал своих?
Тем не менее никакого обвинения Нефагину не предъявили. Отправили домой. До границы довезли, а там — вагоны на клюшку и охрану приставили. И прямиком в Инту, в ПечорЛАГ. Срока никакого не дали. Дали работу. Затем неведомое наказание смягчили и отправили в Печору на поселение. Разрешили вызвать семью. До 1949 года работал в леспромхозе — лес валил. А потом отказался подписаться на государственный заем. «Жена меня как уговаривала и родители — упрямый был. Ну и дали мне Особым Совещанием десять лет. Припомнили и провал группы…»
Следственная камера и опять — лагерь. В 1955 году — амнистия. Приехал в Ишим, устроился работать по специальности. В 1970 году — реабилитация. Рассказывает, что долго не мог прочитать документ о реабилитации: слезы мешали…
До сих пор Нефагин боится немецкой речи. И еще боится сотрудников госбезопасности. А по ночам ему кошмары снятся. Всю жизнь. Ничего хорошего не снится. «А у меня в жизни и не было ничего хорошего, — говорит Нефагин. — Нечему сниться».
«Вот вы молодая, — говорит Нефагин, — и мой вам совет: не лезьте в узкие щели, застрянете! Я вот полез, хотел Родине пользу принести, а что из этого вышло?»
Выдали Петру Яковлевичу партизанский билет (подруга в Запорожье, тоже из разведчиков, нашлась, выхлопотала). После моей первой публикации в газете (в сентябре 1990 года) мы переписывались, он сообщил мне, что земляки из Усть-Ламенки наконец-то перестали называть его «врагом народа». Каждый год в День Победы, отправляя поздравительную открытку в Ишим, я испытывала чувство неловкости.
Ну какой вклад, спросите, Петр Нефагин внес во всенародное дело Победы?
Жизнь свою внес…