Судья знает, как бороться с преступностью, Но никогда этого не скажет
Подполковник Виктор Ковальский до последнего времени был личностью известной лишь в узких кругах. Сейчас он стал популярен среди широких Масс. Он ведет следствие по делу «Артона». Однако говорили мы с ним на этот раз не об этом деле. Мы говорили о том, почему у нас так много преступников.
-Вопрос на наших глазах переходит в категорию вечных.
-И особенно он всех начинает волновать перед выборами. Каждый политик знает ответ. И, главное, знает, как резко снизить преступность. А я, выслушав очередные «предложения», делаю вывод — не знает. И президент не знает, и в министерстве внутренних дел не знают. Спросите любого опера, он вам скажет то же самое, что и министр: дайте денег, дайте технику! Деньги и техника — это прекрасно, но если они появятся, ничего не изменится.
-Ну тогда поставим вопрос более жестко: почему милиция этих преступников так плохо ловит?
-А вы знаете, что в нашей стране самый лучший следственный процесс?
-А что такое «следственный процесс»?
-За всю историю человечество выработало всего три формы уголовного процесса. Сыскной, следственный и состязательный. Самый древний — сыскной. Завелась, допустим, где-то банда из беглых крестьян и разбойничает. И вот собираются все окрестные помещики, берут дворню, рыщут по лесам, в конце концов находят эту банду и вешают всех. Очень эффективно, никакого следствия не надо. Преступника сыскали — и сразу же наказали. В военное время такой процесс применяется до сих пор — если человек в форме противника — значит, враг.
У сыскного процесса есть один очень существенный недостаток. Он не вырывает корней преступности. Представьте себе, что в разбойничьей избушке во время облавы случайно не оказалось атамана — он же организует новую банду! Этого недостатка нет у следственного процесса. Следственный процесс на заре своего развития — это дыба. Некоторых разбойников оставляют в живых и заставляют говорить.
В России применение следственного процесса прерывалось только в 1864 году, когда была проведена судебная реформа — кстати, не от хорошей жизни. Уже через год после отмены крепостного права пересыльные избы были забиты. К дворянам нельзя было применять пытки, и если пойманный разбойник в хорошем кафтане говорил, что он дворянин из какой-то далекой губернии, почти год уходил только на установление его личности. Введение суда присяжных сильно упростило процедуру установления и наказания виновных.
После революции никакого другого процесса, кроме следственного, и быть не могло. Судья назначался Советом… У нас все эти семьдесят лет применялся следственный процесс. При этом развиваясь и совершенствуясь.
-И поэтому мы сейчас имеем самый лучший следственный процесс в мире…
-Да. Более развитого, более регламентированного следственного процесса нет нигде. Вот смотрите: уголовно-процессуальный кодекс. Здесь описано абсолютно все. Как допросить, >как составить протокол. Этот кодекс создавался практиками. Все, что следователи придумывают ценного, со временем закрепляется в кодексе.
Сущность процесса не изменилась, но возросла «бумажная» нагрузка на следователя. Увеличилось число обязательных в деле документов. Когда в 1974 году я начинал работать в Калининском отделении милиции, самое тоненькое «дело» состояло из тридцати семи листов, сейчас минимальный объем — 60 листов. А количество следователей в том же райотделе с тех пор увеличилось с девяти человек до сорока. Увеличение, не сопоставимое с увеличением населения и ростом преступности.
Армия следователей просто неуправляема. Что значит управлять следователями? Это значит вникать в дела.
-Следователей больше…
-…а работать стали хуже.
-Потому что процесс уж очень хороший и очень регламентированный.
-Нет. Потому что следственный процесс пришел в противоречие с общественными условиями.
-И теперь нам нужен состязательный процесс?
-Действительно, налицо кризис следствия. Но корень зла не в этом. В настоящий момент к следственному процессу в России пытаются привить ветку состязательности.
-Что в этом плохого?
-Состязательный процесс — почти что прямая противоположность процессу следственному. Тайна следствия, длительное разбирательство — вот принципы следственного процесса. Истина устанавливается бесспорно. Eсли следователь не собрал необходимых доказательств — и суда нет.
Состязательный процесс — совсем другое дело. Следствия нет, есть дознание. Принципы процесса состязательного — гласность и быстрое рассмотрение. Состязательный процесс — это самый дешевый процесс. Именно поэтому он применяется практически во всех цивилизованных странах.
-Во всех богатых странах применяется самый дешевый процесс, а у нас — самый дорогой?
-Вы знаете, какой в Америке процент судебных ошибок? По американской статистике, от тридцати семи до сорока семи процентов осужденных за убийства — невиновны.
-А у нас?
-У нас осудить невиновного’, особенно если речь идет о тяжком преступлении, практически невозможно. (Я не имею в виду случаи, когда следователь сознательно идет на преступление).
-Выходит, наша система лучше?
-Я — за следствие, хотя понимаю, что система устарела. В конце концов, можно принять что-то одно. Но попытка срастить противоположные вещи…
У нас теперь — для состязательности — в процесс следствия допускают адвокатов. Причем — вы, наверное, не помните, а я помню — это решение было принято на последнем съезде народных депутатов и в первоначальной формулировке звучало так: допустить адвоката с момента начала следствия. Это же смешно, следствие может начаться, когда еще и подозреваемого нет. Потом одумались, сформулировали: с момента задержания, ареста или предъявления обвинения.
-Вы хотите сказать, что это решение принято поспешно?
-Защитник во время следствия нужен подозреваемому — для компенсации его юридической неграмотности. Но это не значит, что следователь должен открыть перед адвокатом все карты. Тайна следствия — это тайна следствия.
Обвиняемый должен знать в полном объеме, в чем его обвиняют. Но он не должен знать до суда, какие против него собраны доказательства. Eсли мы будем продолжать давать обвиняемым знакомиться с делом до суда, на каждом судебном заседании истина будет умирать. И она умирает.
-То есть обвиняемый должен защищаться вслепую?
-Студентам-практикантам я всегда привожу пример с кошельком. Вот вы нашли кошелек и закричали:чей кошелек? И кто-то из прохожих вам говорит: мой. Вы отдадите?
-Сначала спрошу, что в кошельке было.
Вот. И таким образом установите истину — хозяин это или нет. А если вы закричали: «Кто потерял коричневый кошелек, в котором лежат сто тысяч и проездной?». Сможете вы потом установить, кто настоящий хозяин?
Доказательства должны предъявляться в суде. Обвиняемого нужно лишить возможности придумывать версии заранее. И сразу будет видно, врет он, или говорит правду. Когда мы будем предъявлять доказательства в суде, можно будет с чистой совестью все сомнения толковать в пользу обвиняемого. Невиновное лицо при таком порядке никогда не пострадает.
-Какова же, в таком случае, роль адвоката?
-Я не отрицаю, что и до, и во время суда обвиняемые должны иметь защиту в полном объеме. Причем — все. По закону право на защиту имеет любой. А кто, как вы думаете, по закону должен заботиться об этом?
-Я не знаю.
-Следователь! Я, если арестовал человека, который не может платить за защиту, клянчу у адвокатской конторы: пришлите защитника.
-Действительно, это мало похоже на состязательность.
-Я считаю, что адвокатская контора должна быть обязанной предоставлять защитника. И адвокат должен нести ответственность, если он не явился для защиты. Но государство должно достойно оплачивать труд адвоката, защищающего рядового гражданина, — это само собой разумеется.
Адвокату никто не мешает собирать доказательства в пользу обвиняемого. И, разумеется, он тоже должен иметь право хранить их в тайне от следствия — до суда.
-Но это же и есть состязательность.
— Причем состязательность, не отменяющая предварительного следствия, на двадцать порядков выше, чем в Америке.
-Так значит, состязательный и следственный процесс все-таки можно совместить?
-Да, но если следствие — отдельно, а состязание — отдельно. В суде.
-Но если следствие не отменяется, отпадает главное, по- вашему, преимущество состязательного процесса — дешевизна.
-Состязательный процесс дешев не только за счет замены следствия-дознанием. Наша судебная система — вещь не менее дорогая и громоздкая, чем наше следствие.
Горе — в волоките, иногда по 8, по 10 лет одно и то же дело ходит по инстанциям. Вот, например, дело Стародубцевой и Ищука. Они пять лет провели под стражей, за это время было 14 судов. В конце концов им дали по пять лет и освободили по отбытию срока. Средств на процесс затрачено больше, чем они похитили. Кассационные и надзорные суды следует отменить.
-А если судья ошибся? Или его подкупили?
-Речь о подкупе — то есть о преступлении — я не веду. Речь идет о безобразной практике. Судья сам ведет судебное следствие — после того как обвиняемый знает все доказательства и имеет полную возможность врать. Сам устанавливает вину подсудимого, сам назначает наказание в пределах огромных вилок — от нуля до пятнадцати лет. При этой системе судит не закон, а произвол конкретного судьи.
Судья ни под каким видом не должен решать вопрос о виновности. Eсли подсудимый гласно признает себя виновным, судья должен назначить наказание. При этом наказание должно быть точно указано в законе. «Вилку» можно допустить только в том случае, если в законе четко прописаны смягчающие и отягчающие обстоятельства и то, как они влияют на смягчение или ужесточение наказания. Ни в коем случае нельзя это оставлять на усмотрение судей. Вот тогда решение будет действительно выноситься «именем Российской Федерации», а не именем судьи.
-А если виновный не признает вину?
-Тогда ее должна установить независимая коллегия из, как говорят в Америке, «добропорядочных граждан». Порядок отбора таких граждан американцы отработали давно, у них можно списывать главами. В Америке остались только апелляционный суды. Под сомнение может быть поставлено только решение судьи, то есть может быть смягчено наказание. А виновным или невиновным человек, признанный таковым, останется до конца своих дней. Исключение может быть сделано только в том случае, если будет доказано, что присяжные подкуплены или установлены новые обстоятельства дела.
-И этого достаточно, чтобы искоренить волокиту?
-Провокационный вопрос. Кто создает волокиту?
-Судьи, что ли?
-И они в этом, в общем-то, не виноваты. У них просто очень много прав не судить. Судья может вернуть дело на доследование просто потому, что ему захотелось в отпуск. Однажды мой коллега направил в суд дело, в котором случайно — при переплете — были зашиты страницы. Таким его и вернули. Судья его не читала. Получается, что все зависит от добросовестности судьи. Нужно лишить судью права возвращать дела на доследование. Нет доказательств — надо оправдывать. Это будет правильно, да и дешевле.
И еще одна странность до сих пор сохранилась в нашей судебной практике. Поглощение меньшего срока наказания большим. Человеку, совершившему одну кражу, может быть назначено такое же наказание, как и тому, кто крадет всю жизнь. Такая система очень когда-то приветствовалась следователями: попавшийся на одной краже брал на себя еще несколько. Но преступники, совершившие остальные, оставались на свободе.
Eсли отменить систему поглощения, рецидивисты будут сидеть пожизненные сроки. И еще. Я считаю, что практика условно-досрочных освобождений ведет к нестабильности приговора.
-Вернемся к началу разговора. Выходит, что есть в стране человек, который знает, что делать с преступностью. И этот человек — вы?
-Все, что я вам сейчас рассказал, понимает любой судья. Но ни один судья никому об этом не скажет. Кто захочет уменьшить свои права и увеличить ответственность?