«Я никогда не буду понят…»
Генерал-лейтенант Валерий Роженцев произнес эту странную «гамлетовскую» фразу в самом начале нашей беседы. Потом помолчал и пояснил: «Я никогда не буду понят матерью, сын которой попал в тюрьму за кражу, которую совершил, чтобы купить наркотики… Я никогда не буду понят человеком, чью квартиру ограбили и вынесли оттуда все, что он наживал всю жизнь… Я никогда не буду понят тем, кто стал жертвою преступления… Поэтому мне приходится принимать на себя вину за то, что криминальный мир совершает по отношению к гражданам. И продолжать делать свое’ дело».
— Вы старший милицейский начальник в нашем городе. Как вы относитесь к утверждению, что Тюмень из нефтяной столицы сейчас превратилась в столицу криминальную?
— Я бы не согласился. Статистика преступлений в Тюмени и соседних городах сама говорит| за себя. Помните, у Жеглова: «У | них тоже воруют»… Профессионализм милиции определяется не по количеству совершенных преступлений, а по количеству обезвреженных преступников. Об этом мы с вами не в первый раз полемизируем. Не считаться с бандитами, с их идеологией -нельзя, как ни странно это звучит из уст милицейского генерала. И бояться нельзя. У нас сила, которую вложило в наши руки государство.
Мы читаем прессу — «Тюмень, наркотическая столица…». Те, кто так пишет, не правы. Тюмень, к сожалению, не отличается от других городов. Но в Тюмени, я не хвастаюсь, больше выявлено этих преступлений. Я очень рад, что отныне этой проблемой будет заниматься сам губернатор.
Вчера у меня был приемный день, пришла мать со слезами. Мы посадили ее сына, он совершил кражу, дали условно, совершил второй раз… Я ей сказал, что в этих условиях, может быть, лучше, что он в изоляции… Меня не поймут, потому что мы — милиция. Мы работаем чисто милицейскими способами, но мы одни не способны победить наркотики… Хотя бы чисто милицейские вопросы и довели до совершенства.
Но я вижу, что должна делать милиция. Губернатор выделил нам 50 единиц. У нас создано специализированное подразделение, но я вижу, что оно уже задыхается. Хотя за три месяца на 300 преступлений, связанных с наркотиками, выявили больше. Мы стали активнее работать, но это не значит, что Тюмень — столица наркомафии.
— Чем больше работаете, тем больше вскрываете?
— А мы можем по-другому. Будем меньше выявлять, будем говорить: вы посмотрите — в Свердловске тысяча преступлений, а в Тюмени, к примеру, 200… Кому от этого хорошо?
— Почему-то наша беседа сразу началась с борьбы с наркоманией. Вы считаете это самым важным?
— Мне это больнее всего. Да и важнее всего, потому что наркомания порождает квартирные кражи, грабежи на улицах, разбои, тяжкие преступления. Вот почему я начал об этом говорить. Что дальше? Каждый житель Тюмени должен знать, что есть телефон, по которому можно позвонить в любое время суток по вопросу, связанному с распространением наркотиков. Выезжает милиция. Не экипаж неподготовленный, а следственно-оперативная группа, специалисты, занимающиеся этой проблемой: оперуполномоченный, следователь, эксперт… И каждый милиционер в Тюмени тоже знает: если он кого-то задержал с наркотиками, он должен привести его в это помещение. В этой группе нашей должен быть маленький пресс-центр. Мы же всегда проигрываем в общении со средствами массовой информации.
— Зарубежные специалисты уверяют, что человечество борьбу с наркотиками проигрывает. Вам не кажется, что ваша активность на локальной территории — это борьба с ветряными мельницами?
— Не ссылаясь ни на каких специалистов, я сам по себе чувствую: если у нас нет методики лечения наркомании, все равно государство должно что-то делать. Но самое главное — мы должны тратиться на профилактику, может быть, больше, чем на неизлечимого наркомана. Можно поспорить? Но надо заниматься профилактикой. Тем более если речь идет о героине, к которому возникает такая зависимость.
Я как профессионал бываю не сдержан в отношении тех людей, которые этой проблемы не знают, а занимаются политиканством.
— Итак, вы против определения Тюмени в качестве наркотической столицы. Но одна из тюменских газет публикует карту города с дислокацией точек, в которых можно без хлопот приобрести наркотики. Вам неприятна эта публикация — вот милиция видит все, но не действует…
— Я с автором этой статьи разговаривал. Я ему не говорил, что мы работаем на все сто, но я приводил наши примеры, которых в России нет. И мы же иногда так работаем, что бывает стыдно за своих собратьев, которые такие же погоны носят. Я генеральские, а они — другие, но цвет-то одинаков. Боль Тюмени в другом — как сконцентрировать все силы, в том числе и журналистские, чтобы у нас профилактика начиналась, чтобы маленький ребятенок, когда пошел в садик, уже знал, что есть такая гадость, только к ней прикоснешься — умрешь. Вот что нам надо делать. А собрать на карте — вот, мол, отсюда позвонили и отсюда — ума много не надо… Вернемся к этой карте. Я не хочу никого критиковать, спасибо, человек проанализировал. Но он должен подсказать какой-то выход: где он, этот выход…
— Он же говорит: пойти, разгромить, ликвидировать…
— Ага! Не так все просто — пойти, разгромить… Там тебя ждут с мешком наркотиков? Eсть еще закон. По каждой выявленной точке — это же огромадная работа! Проведение разведки, проведение других установочных данных. Я приду к вам домой: Рафаэль Соломонович, ну-ка быстро мне на стол два с половиной килограмма наркотиков такого-то вида! Вы завтра же с жалобой в прокуратуру обратитесь! Потому что есть закон, я не имею права к вам входить без соответствующих документов…
(Мне вспомнился семинар в США, в Балтиморе: как в учебной игре «Закон против наркотиков» мне пришлось ехать в окружной суд за разрешением на прослушивание телефонов, на изъятие бытового мусора, на обыск…).
Что у нас получилось? Перекос. Насоздавали организаций, которые стоят на защите не простого гражданина, а преступника. А на защите граждан осталась милиция с худшим материально-техническим обеспечением. Вот в чем трагедия. Я не хочу адвоката обижать, но каждый маломальский преступник тут же заявляет: без адвоката говорить не буду. А первое что говорит ему адвокат? Ты не сознавайся. Молчи. И эти примеры зафиксированы.
— Значит, надо было усилить и вторую сторону.
— Вы же посмотрите, наши специалисты милицейские, которые были более или менее, они где работают? В адвокатуре. Где больше денег. А мы-то остались с пацанами, которые только закончили юридический институт…
— Мы долгое время спорили по целому ряду серьезных преступлений в Тюмени. Кажется, что-то сдвигается. В понедельник начинается суд, который, будем надеяться, прольет свет на многие нашумевшие и таинственные происшествия, которые случились пять и более лет назад. Посеянное вами все же начинает приносить плоды?
— Вы, как никто, знаете мою позицию. Когда-то в Тюмени раздавались автоматные очереди… С матерыми бандитами, над которыми начинается суд, должны работать профессионалы. Верьте мне, я за свою жизнь занимался этим очень много. С бандитами, уже будучи генералом, просиживал по 18 часов в кабинете.
— Зачем?
— Чтобы раскрыть преступление…
— Не понял. Eсли он уже пойман, сидит…
— Чтобы доказать. Я достаточно много знаю, кто что совершил. Но это еще ничего не значит. Вы что, думаете, бандита мы из-под разведки взяли на улице, для него — это шок? Я никогда не забуду, как мне один бандит сказал, я тогда полковником был: гражданин полковник, вы в своем уме? Вы о чем говорите? И по плечу меня похлопал. Для него наступил шок, когда я ему сказал: дорогой мой, тебе придется за это, за это и за это отвечать. Он опять — вы в своем уме? Мне за это отвечать? Но потом, когда они все уже были тепленькие, я ему припомнил эти слова: придется за это отвечать… А сколько этому предшествовало труда, сколько бессонных ночей и сколько потеряно здоровья? Вот когда все это превращается в уголовное дело и когда суд выносит приговор, это и есть венец всему труду. Eсли мы говорим об организованной преступности, то с ней надо бороться. Но я как начальник УВД за все отвечаю. И за борьбу с организованной преступностью…
— И с неорганизованной…
— И с наркоманией, и с проституцией, и с кражами — я отвечаю за все, я отвечаю перед государством. Может быть, и правильно сделано, что управление, которое я лично создавал, отдав туда лучших оперов, из нашего подчинения в порядке эксперимента вывели в РУБОП. Я сейчас вынужден создавать на Малыгина новое, которое будет бороться именно с бандитами, с организованными бандитами. И уже за короткое время у нас в производстве пять банд. Арестовано пять бандитских формирований. Изымают оружие. Задерживают людей, которые исполняли убийства. Выявляют лиц, которые заказывали убийства. Это отдельный разговор, но разговор после суда. Когда он закончится, тогда можно организовать встречу с людьми, которые расскажут, как они раскрыли…
(В этот день газеты напечатали информацию о приговоре в Махачкале, по которому осуждены и бывшие тюменские омоновцы, готовившие взрыв. Там погибли люди. По мнению генерала Роженцева, «бывшие офицеры ОМОНа пошли на преступление по причинам материальным. И, конечно, сыграли роль чеченские события).
— Странная война?
— Политика — не мое дело. Мое дело выполнять приказы.
— Я сейчас подумал, что какое-нибудь преступное сообщество не пожалело бы никаких денег, чтобы привлечь вас на свою сторону…
— Нет, ну… Я не знаю… Мне никто денег не предлагал, сколько я работаю…
— Почему?
— Я не знаю…
— Миллиард долларов? Я не знаю, сколько вы стоите, но разве за годы вашей длинной милицейской карьеры такой… осторожный… зондаж не предпринимался?..
— Рафаэль Соломонович, по-1 верьте, мне никто из бандитов| никогда не предлагал деньги. Может, у меня на лице написано, что после этого| последует?
— По делу, которое начнет слушать суд, проходят известные многим молодые ребята, подающие надежды спортсмены. Ваше мнение о них?
— Какие это они большие надежды подавали?
— Скажем так, это мальчики из приличных семей, дети хороших родителей, кстати, те и другие.
— А вы могли бы, зная и родителей Ляхова, и родителей Олизаревича, пять лет назад, когда мы с вами говорили об этих убийствах, подумать о том, что сына ваших знакомых убил сын ваших знакомых? Конечно, нет. Но, к сожалению, это произошло так-. Я тогда вам сказал, что мы все равно найдем. Это был большой труд. И мы нашли. Eсли конкретно, это люди не моего круга, но я бы сказал, что это были дети того времени. Которые, к сожалению, сами себя уничтожили. Сами себя перестреляли, по большому счету. И точка еще не поставлена. У нас же еще есть вопросы…
— Вы имеете в виду убийство Руры…
— Оно не раскрыто. Убийство Михайлова не раскрыто. И у меня всегда вызывает смех заявления некоторых… господ, которые говорят, что приехал Солоник, засел тут и убил Руру. Это где-то доказано? Эти люди сидели рядом с Солоником в засаде? А может быть, Руру совсем другой человек убил? Eсть вопросы? Eсть. Эти дела еще не раскрыты. Но верьте мне, что работа по ним, по крупицам все равно идет. И не исключено, что настанет время и суд назовет имя того, кто убил Руру, кто убил Михайлова и других…
— Поскольку эти жертвы в той или иной степени «ходили по краю закона», вы не могли думать так, что этот неведомый убийца сделал часть вашей работы?
— Ваши слова — это ответ на вопрос: криминальная ли столица Тюмень? Можно рассуждать по-разному. Ну убили, допустим, вора в законе. А мы нашли, кто убил. Этот убийца уже сидит. Но представьте, если бы мы в то время не посадили банду Юрия Владимировича, «Ганса», что бы сейчас было? Вы помните те времена, когда на улице раздавались автоматные очереди? Мы остановили кровопролитие. Мы остановили беспредел.
— Вы разве не защитили одних преступников от других?
— Абсолютно нет. Мы восстановили закон. Да, могут сказать: убили этого вора, ну и хрен с ним. Я-то совершенно точно знаю, если этого не будет, завтра будет другой. Но если мы не найдем того, кто его убил, завтра еще десятерых убьют. И будут продолжать стрелять. И тогда вся пресса будет только об этом и говорить. Мы говорим: да, в Тюмени плохо, шапки снимают, квартиры обворовывают…
— …Милиционера зарезали.
— Да-да. Но мы разбираемся. Вы не думайте, что мы вот так это оставим. Я глубоко убежден, что его зарезали не как следователя. Разберемся.
— Читатель будет скользить глазами по нашей беседе и думать: ради чего все это написано? Где тут самая большая тайна, которая томит самого генерала?
— Тайны нет, но вы должны знать: мы с каждым годом мудрее, в том числе и генерал Роженцев, Вы меня помните, я страшно не любил разговаривать с журналистами. Но у меня же тогда другая должность была. Сейчас немножко повзрослел и… Что вы думаете, я сейчас скажу, что мы всех бандитов переловили? Не будет этого никогда. А главная цель этой беседы — сказать, что я делаю все как руководитель, хотя и не все получается, для того, чтобы милиция в это сложное время работала лучше.
— А есть дело, которое для вас самого представляет тайну?
— Знаете, из всех дел, которые мне хотелось бы, чтобы быстрее были раскрыты… Несколько лет назад, я еще в городском УВД работал, без вести пропал Петухов. Пропал и пропал. И вот когда приходит его мать ко мне, а она ходит с тех самых пор, у меня… чувство такое, что я бы куда-нибудь под стол залез и не смотрел в ее глаза. Она уже сама знает, что сына в Ш живых нет. Но для нее один ответ важен: кто это сделал и где находятся останки сына? Вот это, пожалуй… Я работаю по раскрытию этого преступления, держу постоянно на контроле.
— Вы уже говорили, что опытные кадры ушли, а вы работаете с мальчиками. Вас, наверное, обижает, когда представители других спецслужб, их теперь много стало, говорят: что ждать от этих милиционеров, у них одна извилина…
— Конечно, обижает.
— А что вы думаете на самом деле?
— В начале мы говорили об одной из причин недостаточной работы милиции. Но я-то знаю, что среди этих мальчиков есть очень толковые ребятишки. У которых не «одна извилина». И я их могу насчитать не одну сотню. Вот Петровский. Он возглавлял отдел на Малыгина, 5. Когда Ленинское РУВД разваливаться начало, я попросил: Саша, иди туда. Надо. Он пошел беспрекословно, хотя и зарплата прежде была выше, и работа более конкретная. Управление за полгода выправилось — появился начальник. Подрастают ребята, они заменят нас. Работают несколько омичей, а в каждой области своя школа. Сегодня ко мне заместителем по следствию приехал полковник Михайлов, который работал начальником отдела следственного комитета МВД. Человек с громаднейшим опытом. Пусть он в Тюмени не будет всю жизнь, но он какую-то лепту в создание школы тюменской внесет.
— В самом начале вы сказали, что вам приходится по 18 часов вести допросы… Приходилось в суде слышать, что вы их ведете очень жестко и даже грубо…
— Лично я? В суде вы слышали это?.. Я вам скажу так. Мне трудно о себе говорить. Но если вас такой вопрос интересует — не бью ли я-кого-то… грубо… Вы это хотели сказать? Давайте немного пофилософствуем. Что значит в вашем понятии жестко и грубо? Вот мы сейчас с вами разговариваем, как нормальные люди. Вот мы затронули тему убийства Ляхова… Вот я знаю, что вы -убили Ляхова…
— Вы хотите сказать: предположим?
— Предположим. Или у меня есть 80 процентов информации за это.
— А я говорю — нет?
— А вы говорите — нет. Eсли вам кто-то в суде говорит, что Роженцев подошел и по башке дал: давай рассказывай, как ты Ляхова убил… Это смешно. Потому что у меня опыт, скоро 30 лет, как я этими вопросами занимаюсь, я вам скажу: допрос — это психологическая дуэль. Смогу я вас психологически пересилить, чтобы вы рассказали, как вы это сделали? А как я разговор построю -жестко, грубо… Вот вы писали о «ялуторовском деле». Я Зайцева допрашивал, который с чеченской войны пришел. Мне его жалко. У меня радости, что я его пересилил, нету. Но я его пальцем не трогал, хотя, может быть, жестко разговаривал. Но потом мне этот Зайцев рассказал, где он спрятал оружие. А вы понимаете, что, не найдя оружия, завтра они могли от всего отказаться? А вы знаете, что Магданов мне сказал? Сказал: ты еще ответишь за это. Лично мне. А вы знаете, что со старшим лейтенантом, который — Штыков, я просидел день и ночь. Но в конце он мне сказал: товарищ генерал, какая вам разница, мне же все равно вышка будет? Я говорю — ты напиши, потом посмотрят, что будет -вышка или нет? Это уже в конце, когда уже сил не было. Поэтому жестко.
— Я где-то читал, что полицейский должен быть наголову выше преступника.
— Абсолютно. Тогда он всегда пересилит, раскроет преступление.
— Как вы реагируете, если среди бандитов оказывается человек из милиции?
— Когда мы начинаем работать и там вырисовывается фигура либо бывшего, либо действующего милиционера, я болезненно воспринимаю. Но пресс-центру говорю: скажите правду.
— И потом вы ходите по коридорам управления, а мимо вас идут молодые офицеры, вас не посещают мысли: вдруг кто-то из них тоже?..
— Нет. Eсли к этому скатиться, надо уходить.
***
фото: