Почему мы пишем плохо?
Когда Сталин предложил дать писательнице Антонине Коптяевой .Сталинскую премию по литературе, руководитель Союза писателей СССР Александр Фадеев сказал: «Воля ваша, но пишет она — плохо».
Конечно, новый для журналистов праздник — неплохой повод для того, чтобы говорить друг другу комплименты. Но он же должен побудить нас к тому, чтобы пристально вглядеться в то, что мы называем тюменской прессой.
Тринадцатый год с начала перестройки, восьмой год российской независимости и, возможно, последний или предпоследний год нормальной прессы.
Ну, во-первых, газеты как творческие организации уже перестали существовать. Думаю, что это заметили не только специалисты.
Жанры, как спицы в колесах, смешались в один сплошной круг. Информации напоминают очерк, очерк больше подобен интервью, а само интервью из блестящего состязания интеллектов превратилось в сумбурное нагромождение неуклюжих вопросов и приблизительных ответов. Eдинственное, что еще позволяет отличить этот вид журналистского мастерства от других — то, что половина текста в нем набрана курсивом. Мягко говоря, часть журналистов разучилась писать. А часть, похоже, никогда не умела. Видимо, поэтому кое-кто считает приемлемым ставить свою подпись под выдержками из чужих публикаций. Сейчас это называется обзор.
Помните? Раньше были жанры и стили. Были очеркисты, фельетонисты, репортеры, авторы экономических статей, создатели материалов на темы морали. Читаешь порой газетный материал и слышишь, как звучит голос автора. Вот что значит — стиль. Сейчас газетные тексты беззвучны и немы.
Может быть, поэтому молодым журналистам очень трудно объяснить, что такое хорошо и что такое плохо в нашей профессии, У них безотказный довод — все так пишут.
Это — второе из огорчений. А теперь — о первом и главном.
Желанная свобода печати большинству, если не всем, оказалась не по зубам. А точнее — не по карману.
И вот уже две тюменские большеформатные газеты возвращаются в жесткое, но теплое лоно бюджета. В качестве государственных унитарных предприятий. Остальные могут назвать себя лишь условно свободными.
Да, на тридцать процентов выросли с начала года полиграфические услуги. Да, в два-три раза подорожала бумага. Да, сузился рекламный рынок, а новые выборы — своеобразный заливной луг, на котором могла бы подкормиться отощавшая за зиму пресса, — еще не подошли.
Такое полудохлое существование, похоже, устраивает власти. Возможно, они считают, что пресса исполнила свое предназначение, когда помогла всем, кого это интересовало, занять те или иные руководящие посты? Возможно, они считают, что откат уже не грозит?
Бросая леща в виде формулы «четвертая власть», остальные ветви власти на самом деле готовы без этой четвертой обойтись. Словно их совсем не волнует, сколь удачно покатится в будущее наш тогда уже трехколесный государственный автомобиль.
Я понимаю и принимаю возражения — кризис, бешеный рост цен, нет денег на лекарства, с трудом удерживаются цены на хлеб, нет средств на транспорт и жилье… До газет ли тут?
Между тем убежден, что нормально и серьезно функционирующей власти необходимы нормальные и серьезные газеты. Не ради программы телевидения. Не ради кроссворда на четвертой странице и уголовной хроники на первой.
Говорят, что финансы — это кровь государства. Тогда пресса — это его нервы.
Средство массовой информации — это сохранение территории (государства или области) как единого пространства. Это обмен мнениями между властью и населением. Это признак нормальной власти и нормальной жизни.
А тюменские газеты слабеют на глазах. Тюменская журналистика перестает быть качественной. Можно сказать: вы самые умные, вы же такой свободы хотели! И это правда — хотели.
Речь идет не о рабочих местах для корреспондентов и редакторов. Это не самые безголовые и безрукие люди, вон один из них выбился даже в председатели Госдумы. Но я уверен: сохраняя информационное поле во всем его многообразии, власть, подлинная власть, прежде всего помогает самой себе. Не выродиться. Не превратиться ни в хунту, ни в мафию…
А вчера вице-губернатор Валерий Первушин устроил небольшой прием в честь дня российской прессы, собрались с десяток главных редакторов (видимо, те, кого пригласили). Почему-то грустным мне показался этот прием.