Ни бог, ни царь и ни герой
Маленький мальчик Кей из сказки о Снежной королеве надеялся получить весь мир и пару коньков в придачу, если сумеет сложить из осколков льда слово «вечность».
Десять лет мы пытались сложить из обломков прежнего мира слово «свобода». Удалось ли это? Eсть ли надежда получить «весь мир»? На этой вопрос каждый из нас должен ответить самостоятельно.
Девятнадцатое, двадцатое и двадцать первое августа 1991 года. Дни, когда рухнули внешние стены нашей империи. Десять лет все человечество, а мы больше всех, пытается понять: что же собственно произошло?
Мне хорошо помнятся те дни. Московский накал и боязливое провинциальное любопытство. Не должны на меня обижаться те, кто решительно, гласно или хотя бы в глубине души, осудил нелепую и тоже робкую попытку реставрации. Ведь провинция фактически все три дня пребывала в любопытстве и растерянности.
Я помню бесконечные совещания в здании областного совета. Потные фигуры милицейских и армейских генералов. Их ускользающие глаза и уклончивые ответы. Помню, как журналисты бросались то к Башарину, начальнику УВД, то к военному коменданту Слободянюку — с кем вы? за кого вы? Телефонные звонки из штаба Сибирского округа в приемную областного совета, откуда нас быстренько выпроваживали, когда шли переговоры.
Сейчас я понимаю, что и тем, кто принимал решение, было тогда нелегко. Я вспоминаю рассказ одного из областных начальников о страхе, который он пережил, увидев танки на московских улицах. Прошлое, о котором нам подробно успели рассказать всего-то за пять-шесть перестроечных лет, еще держало нас за горло. И было так трудно спросить себя, чего же я хочу на самом деле? И еще труднее — поступить так, как хочу.
Мы тогда сидели в редакции «Тюменских известий», газете не было еще и года, и нам не хотелось расходиться. Как будто мы боялись, что в одиночку страх прошлого одолеет нас.
Мы многого не знаем и, вероятно, не узнаем никогда об этих трех днях. Стоит ли верить решительным резолюциям, наложенным на присланные из ГКЧП документы задним числом? Но известно, как Олег Лобов готовил к действию подземный пункт управления страной, расположенный в одной из шахт под городом Сысертью. Известно, как тюменские чиновники собирались в областном штабе гражданской обороны и примерялись к ускользающей из рук «горбачевцев-ельцинистов» власти. Известно, что ГКЧП рассчитывало на особые отделы армейских частей, надеясь провести молниеносные аресты нежелательных элементов…
Но в целом провинция выжидала. И потому все решилось в Москве. Решилось, потому что там — решали.
Потом было стыдное. Eльцин «закрыл» партию. Местные взяли свои портфельчики и тихо разбрелись по домам. Я это видел собственными глазами -18-миллионная организация и пальцем не пошевелила в борьбе за власть. Не могу оценить. Не дачу. Знаю, что было стыдно. Не столько за ГКЧП, сколько за эту безжизненность.
Десять лет — мелочь по сравнению с вечностью. Но сейчас мне кажется, будто я смотрю в перевернутый бинокль — та, прошлая, жизнь где-то далеко-далеко, в другом измерении. Нас все время пугают, что бывшее может повториться. Я плохо в это верю. Да, человек меняется с трудом. Но просто вырастают новые люди, которые не чувствуют прошлого, которые добровольно с ним не согласятся. Я говорю это, вспоминая беседы с молодыми людьми, чьи деды и прадеды были срублены косой «большого террора». Они не захотят его возвращения. Не захотят, несмотря на топтание на месте прошлой и нынешней властей. Несмотря на ошибки и безволие чиновников. Несмотря на слабые попытки обуздать криминал.
Мне бы хотелось напомнить об одном-единственном уроке, который мы должны были заучить твердо за эти десять лет. Только мы сами можем сделать себя счастливыми. Мы не должны вверять свою судьбу ни политикам, ни начальникам, ни фанатикам.
Надо верить в себя. В конце концов, даже в бывшем партийном гимне говорится то же самое: «ни бог, ни царь и ни герой…».