Книга расстрелянных
Выпуск семьдесят шестой
(Начало в № 15)
ТАЙНА ЗАТЮМEНСКОГО КЛАДБИЩА
Помню, что мой вопрос никого не удивил. Мастер Валентина Никита работает в цехе больше десяти лет. Помнит, как строили корпус, что стоит напротив, как экскаватор все время выгребал человеческие кости и черепа. Она готова позвать ветеранов, которые расскажут подробнее.
Столяры Аркадий Васильевич Самусенко, Михаил Дмитриевич Новоселов и Анатолий Яковлевич Шутарев все подтверждают. И про экскаватор, и про черепа и кости.
— Но может, ваша стройка шла по кладбищу и наткнулась на обычное захоронение?
— Ну уж обычное! — не соглашается Аркадий Самусенко, он здесь самый старший по стажу работы, более тридцати лет столяром. — В одном месте экскаватор откопал сразу 30 скелетов. У каждого череп пробит пулей. Стреляли в затылок. Что еще находили? Остатки кожаных сапог. Ремни. Очки. Мы сперва думали, что тут в гражданскую войну расстреливали. А потом поняли, что стреляли-то в упор, некоторые черепа пробиты насквозь.
— А потом?
— Бульдозером все заровняли и начали строить.
Мы идем по территории. Наши спутники показывают, где находили пробитые пулями черепа. Вот здесь, где копали яму под туалет. У котельной тоже, как раз на том месте, где сейчас высится груда угля, перемешанного с опилками…
Eсть ниточка. Но нужны документы. А документы, я уже в этом убедился, не исчезают, не горят. Их только надо терпеливо искать. Правда, в областном управлении КГБ (оно тогда еще существовало) поначалу сказали, что такого быть не может, что в следственных делах тридцатых годов данные о захоронениях отсутствуют.
Но отыскалась ниточка. В документах не тридцатых, а середины 50-х годов. В одном из архивных дел за 1957 год хранится протокол допроса бывшего сотрудника НКВД Ляпцева, обвиняемого в нарушениях социалистической законности. Он, отвечая на вопросы младшего советника юстиции Рытикова, в частности, показал, что расстрелы производились в подвале здания горотдела НКВД (угол улиц Республики и Семакова) и во дворе. «Хоронили, как правило, на Затюменском кладбище, в западной его части».
Так подтвердились документально и сообщение А. Кузьминой, и рассказы рабочих деревообрабатывающего цеха. Вот и нашелся последний приют тех, кого «тройка» либо «особое совещание» осудили к высшей мере наказания либо к десяти годам лагерей «без права переписки», что означало на практике ту же смертную казнь. Приговор приводился в исполнение немедленно «любителями» из числа сотрудников местного отдела НКВД. Среди них большими охотниками до стрельбы по живым мишеням были оперуполномоченные Скардин и Ляпцев, а также начальник экспедиции связи тюменского оперативного сектора Бурдин.
Только через двадцать лет Скардина и Ляпцева наказали: исключили из партии и уволили из органов.
А жертвы Скардина, Ляпцева, Бурдина и других, жертвы сталинской системы уничтожения вот уже почти шесть десятков лет безвестными лежат в земле.
Секретные приговоры. Тайные расстрелы. Сокрытые захоронения… Сколько ухищрений, на которые пускались всесильные палачи. И все-таки тайное стало явным. Словно сама земля сопротивляется попыткам замести следы. Из глубины лет возвращаются имена. Открываются уста, сомкнутые, казалось бы, навеки. Говорят. Свидетельствуют. Обличают.
Когда первое сообщение о Затюменском кладбище было опубликовано, пришли новые письма.
«… Нужно ставить все на свои места, — написала Светлана Николаевна Беспалова из Тюмени, — поднимать в людях святое отношение к праху своих предков. Нужен откровенный разговор о прошлом. Ведь сейчас не 1918, не 1937 годы, когда такие братские могилы наводили страх и заставляли молчать. И надо называть всех, кто расстреливал. Чтобы люди знали: совершая преступление, даже тайное, сегодня, ты будешь назван по имени завтра».
Тем временем шла работа по уточнению числа жертв, захороненных на Затюменском кладбище. Сначала называли цифру — 500. Потом — 900. Сейчас мы видим, что их больше двух тысяч.
А Тюмень — не единственное место в области, где производились расстрелы, совершались казни. По приговорам «троек» и других внесудебных и судебных учреждений уничтожали невиновных людей, беспартийных и коммунистов, крестьян и рабочих, интеллигентов и священнослужителей, жителей юга и Крайнего Севера в пяти городах территории: Тюмени,- Тобольске, Ишиме, Ханты-Мансийске и Салехарде. Чаще всего казни совершались в Тобольске. Как недавно установлено, только на административном дворе старинной Тобольской тюрьмы расстреляно и закопано 2409 человек — преимущественно тоболяки и жители прилегающих районов…
В Салехарде расстреливали прямо в здании старой милиции, которая расположена в центре старой части города. Пару лет назад, в дождливый июльский день, мы с журналистами газеты «Красный Север» бродили среди обломков бревен на месте бывшей салехардской тюрьмы, пытаясь «определиться на местности». Мы обнаружили тесовые плахи, из которых, вероятно, был сколочен пол в камерах, гнилые столбы стен. Попытки копнуть грунт были безуспешны — даже в начале июля земля Севера была мерзлой… И все-таки мы разузнали о том, как выглядела эта тюрьма, даже рисунок получили. Но об этом — как-нибудь в другой раз.
Как удалось выяснить сотрудникам Ханты-Мансийского окружного отдела УКГБ, в окружном центре, который тогда назывался Остяко-Вогульск, для расстрелов служило сохранившееся здание изолятора временного содержания (ИВС) городского отдела внутренних дел. В 1935-1946 гг. здесь размещалась политическая тюрьма. Расстрелы, сообщают свидетели, производились в земляном бункере, который официально считался продуктовым складом. Ныне живущие сотрудники ханты-мансийской милиции пятидесятых годов называют по меньшей мере три захоронения в непосредственной близости от ИВС. Eсть и цифра погибших, разумеется, приблизительная. Их было больше трехсот.
(Продолжение следует)
***
фото: