Воспоминание о денежных купюрах
Поздравляю: мы дожили до очередной денежной реформы.
Конечно, специалисты с удовольствием меня поправят: до деноминации. Тем не менее для каждого из нас, независимо от возраста и отношения к реформам вообще, привычно и близко прежнее — денежная реформа.
Сколько я их помню? В моей жизни имели место три реформы советского времени и все пожарные попытки спасти национальную валюту после 1991 года.
Каждая оставила какой-то след.
Конечно, реформу 1938 года не помню, не могу помнить, поскольку появился на свет почти одновременно с нею. Но и до сих пор сохранились в памяти вытянутые в длину коричневые рубли, на которых был изображен, по-моему, шахтер с отбойным молотком. «Трешки» были зеленые, но картинку уже позабыл. Кажется, там изображены красноармейцы. А синие пятерки являли миру героические лица сталинских соколов. Все-таки это были годы сверхдальних перелетов, в том числе и полет Чкалова через Северный полюс в Америку. Из других купюр — совершенно неудобные в пользовании, зато страшно оригинальные красные «тридцатки».
(Один человек рассказывал мне, как на всю жизнь запомнил шесть красных «тридцаток», оставленных на подоконнике его отцом, которого ночью арестовали. И как долгие годы мать, едва не обезумевшая от горя, нередко попрекала сына: шесть «тридцаток» — все твое наследство…).
Зато в реформу следующую, 1947 года, я был уже активным пользователем дензнаков. Eсли они, конечно, попадали мне в руки. Слово «реформа» я усвоил сразу, хотя к пониманию, что она была в полном смысле слова конфискационной, пришел много лет спустя. А ведь мог бы догадаться, мог…
Тогда у нашей соседки серьезно заболел муж. Соседка продала корову за 1450 рублей, рассчитывая понемногу расходовать их на лечение. И тут грянула реформа, оставив в руках соседки 145 рублей. Я совершенно не помню, что делала наша соседка, что она говорила, но отчего-то эти цифры задержались в моей памяти и хранились в ней ровно 50 лет…).
А мне было девять лет. И самым большим удовольствием казалось обменивать ту же красную «тридцатку» на новую «вертикальную», какую-то толстую трехрублевую бумажку. А потом покупать «на все деньги» конфет-подушечек. И еще — совершенно непривычное ощущение от возвратившейся классической русской четвертной, двадцатипятирублевки: понимаете, сторублевая бумажка разменивалась на четыре других без остатка!
Эти купюры получал впервые, когда начал учиться (стипендия!), когда ушел работать корректором в издательство (400 рублей).
1961 год. Полет Гагарина. Но еще раньше была реформа. Прямо с 1 января. Помню, как резко (на 10 процентов!) подорожали спички. Стоили 9 старых копеек, стали — одну новую. И телефон-автомат (от 15 «старыми» до двух «новыми»). Кстати, и эта реформа тоже была «конфискационной» — все «половинки» округлялись до полной копейки.
«Деньги 1961 года» были самыми длинными в двадцатом веке — они проработали 30 лет. Ни одной продукции фабрики Гознак не удалось так долго оставаться платежным средством.
Интересно, что всякий раз правительство, объявляя о реформе, оговаривалось, что-делается сие исключительно в интересах народа и что интересам этим никакого ущерба нанесено не будет: Правда, решение о защите интересов почему-то объявлялось поздно вечером, когда сберкассы и магазины уже были закрыты. Очевидно, для того, чтобы защищаемый народ не извлек из этого знания какую-нибудь личную, а не государственную пользу.
И то сказать: что с нами, эгоистами, поделаешь! Только о себе и думаем. Правда, государство чаще всего подает нам пример. Оно тоже прежде всего думает о себе. Вот и сейчас, читая сообщения информационных агентств о новой реформе (виноват, деноминации), так и стараешься понять: с какой стороны новое благо уменьшит твое скромное состояние?