Шесть против четырех
Двадцать лет назад тогдашний первый секретарь Ханты-Мансийского окружкома партии Чурилов рассказывал мне, как удивила его существовавшая в бюро практика. До начала заседания члены бюро собирались в кабинете первого секретаря — «обменяться мнениями». Иными словами, договориться, как будут — для протокола — решать те или иные вопросы. Чтоб никаких дискуссий. Партия — рука миллионнопалая, сжатая в один громящий кулак. Чурилов еще рассказывал, с каким трудом он поломал эту «демократическую процедуру».
Я с большим удовольствием вспоминал эту давнюю историю на вчерашнем заседании областной комиссии по помилованию. Заголовок к этой колонке говорит о том, с каким счетом закончилась наша дискуссия: «за» — четыре, «против» — шесть.
А теперь сам сюжет.
Осужденный, отбывающий наказание в исправительной колонии № 2, просит помиловать его, сократив срок наказания, либо освободив совсем. Характеризуется положительно, добросовестно трудится, неоднократно поощряется, в преступлении раскаивается. Словом, в характеристике — сплошные плюсы, руководство колонии ходатайство поддерживает, чего же ждать? Часть членов комиссии так и предложила — помиловать!
А что же было «до»? Что привело добропорядочного молодого (1980 г.) человека, слесаря локомотивного депо станции Тюмень, образование среднее специальное, женатого, с хорошей характеристикой с места работы, на скамью подсудимых, а затем и в колонию строгого режима? За, выражаясь языком уголовного кодекса, «умышленное причинение тяжкого вреда здоровью повлекшее по неосторожности смерть потерпевшего…»
Не станем придираться к корявому языку приговора, где «умышленность» сочетается с «неосторожностью». Сама же история элементарна.
Наш слесарь, будучи навеселе, зашел к соседу «с целью дальнейшего употребления спиртного», как повествует уголовное дело. В гостях у соседа находился человек без определенного места жительства, который иногда просился переночевать (дело-то было в феврале). Внешний вид «гостя» слесарю не понравился, он предложил бомжу покинуть теплый дом, а когда тот отказался, сбил его с ног и нанес еще несколько ударов руками и ногами, проломив череп и сломав ребра… Потом вызвали скорую помощь. Через два месяца бомж скончался в больнице. Фактически слесарь его убил, но поскольку смерть наступила не сразу, то вместо статьи 105 ему предъявили обвинение по статье 111 и дали пять лет.
Вопрос: жизнь человеческая есть высшая ценность? А жизнь бомжа, находящегося на самой нижней ступеньке нашего общества? У нее та же цена? И что такое жалость — к слабому, сирому, убогому, нищему? Когда-то эта жалость входила в число гражданских добродетелей. А сейчас сирые и убогие нередко превращаются в движущиеся мишени для отдельных обывателей, почему-то считающих себя вправе самостоятельно определять: кто достоин жизни и свободы, а кто — наоборот.
Может быть, вы не согласитесь со мной? Может быть, и ваш взгляд оскорбляют обтрепанные фигуры, роющиеся в вашем мусорном ящике? Да, симпатичного в этом мало. Хотя мы не знаем, что привело человека в отрепьях на эту последнюю ступеньку.
У нас есть право помочь ему, поддержать — мятой десятирублевкой, курткой, которую мы, честно говоря, уже давно не носим, или парой крепких ботинок, которую положим около мусорного ящика. Или не помогать, пройти, как бы не заметив. Здесь и кончается дозволенный нам выбор… Всегда можно выбрать сострадание, хотя бы и тем, что не отягощаем и без того трудное бытие человека, одного из нас.
Философия, конечно. Но мы проголосовали: шесть против четырех. В защиту самого слабого.