Сомнения в пользе секретности
Министерство обороны, наконец-то, утвердило число советских людей, погибших в годы Великой Отечественной войны. Вот это число: 26 600 000 человек.
Как сказал начальник управления по увековечиванию памяти погибших при защите Отечества генерал Кириллин, «министерство обороны РФ полагает возможным приведенные данные о потерях советских Вооруженных сил и гражданского населения СССР за годы Великой Отечественной войны утвердить и опубликовать в официальном порядке».
Отметим, что все 65 лет эта цифра только возрастала. Смею думать, что и она не является окончательной. Каждый год поисковые отряды добровольцев, а не министерства обороны поднимают из небытия все новые сотни без вести пропавших, не учтенных никакой статистикой.
Стало быть, цифры потерь и являлись все эти годы главной военной тайной нашей страны?
Обратимся к одной частной истории. На днях пришли в редакцию дочка и внучка пропавшего еще в 1942 году рядового 229-й стрелковой дивизии Мызникова Алексея Кирилловича из села Боровинка бывшего Новозаимского района. Когда-то приходило извещение, но с годами оно затерялось.
— А тут позвонила сродная сестра из Боровинки, мы-то уже давно переехали в Ялуторовск, и говорит: отца твоего нашли! — рассказывает, страшно волнуясь, Раиса Алексеевна.
Я понимаю — «как». Газета «Заводоуковские вести» напечатала соответствующую главу из четвертого тома «Запрещенных солдат», и там первым по списку — Кирилл Алексеевич. Правда, не Мызников, а «Алысников», так записал немецкий писарь.
— Так ведь и село совпадает, и год рождения, и мама названа — Кошелева Фекла…
Несколько «кликов» мышкой, и в базе данных мы читаем: «Мызников Алексей Кириллович, 1902, с. Боровинка Омской области. Умер 17 января 1944 года». Сомнений нет.
В тексте, который напечатали «Заводоуковские вести», говорится о лазарете, куда отправили больного туберкулезом солдата, о его смерти и даже, что он похоронен на русском кладбище в немецком городе Фолькенау, могила 702.
… Алексей Мызников женился поздно, старше Феклы на четырнадцать лет. Когда его призвали, Раисе, старшей, было года четыре, Нина — грудная.
Рассказ солдатской сироты, хотя она и сама уже бабушка, скуп и кажется рваным. Это, я думаю, от волнения. Но как ярки подробности деревенской жизни!
— Из старших-то Мызниковых уже никого нет. Последняя сестра папы умерла в 2007-м. Из бумаг ничего, из людей никого. А семья была большая — три сына и две дочери. Воевали трое, вернулись два — Степан пришел, раненый. Потом Василий.
Тут в разговор вклинивается дочь Раисы Алексеевны — Ольга, вспоминает, какие были братья Мызниковы, все такие здоровые, высокие, худощавые.
— Да-а, — кивает Раиса Алексеевна. — Мама так и жила в их семье. Потом вернулся из плена мамин брат Виктор Устинович. Построил себе дом и отдал нам свою избушку.
Раиса Алексеевна делит в воздухе ладонью мой кабинет и показывает: какова была эта избушка.
— Мне уже лет восемь было. Потом мы эту избушку перекатали на другую улицу — она стояла на берегу реки, даже огорода не было. Как жилось нам? Я старшая, на мне все. Помню, дали маме поросенка заржавленного.
— Это как?
— Ну, задние ноги не ходили. Премию от колхоза надо было дать, вот и. Я кормила. Мама работала запарщицей — на болоте кочки срезали, запаривали и коровам кормили. Дрова дома приходилось экономить, мы шли к маме и спали обе у нее на запарке, там тепло. В девять лет я уже корову стала доить, трудно, кулак маленький.
Про войну Раиса Алексеевна ничего и не вспомнила. Знает только, когда военный эшелон из Ишима шел через станцию Заводоуковскую, «мама и тетя Таня ездили туда и отца видели». И еще — что братовья отца нет-нет да попрекали: «он у вас — власовец, в плен сдался. А мы с сестрой даже слова «папа» никогда не произносили, мама замуж больше и не вышла, хотя и молодая была.»
… И снова она возвращается к событиям двух-трех последних дней. Телефонный звонок, от которого «мурашки до пяток». Как не могла сообразить, о чем это говорит сродная сестра? Как не спала всю ночь, думала: это, поди, сказка? И — поехала, сначала в заводоуковскую редакцию, а потом уже к нам, в «Курьер».
— 65 лет прошло и вдруг выплыло сейчас. — разводит Раиса Алексеевна руками.
— Хорошо, что не просто — пал и пропал, — словно подводит черту Ольга, внучка солдата.
… Одна мысль терзает меня. Трофейные карточки находились в Тюмени с начала 1960-х годов. Тогда еще жива была Фекла Устиновна, и братья Алексея Мызникова живы. Могли бы знать: что случилось с родным человеком, когда умер, где похоронен? Все это есть в трофейной карточке. Но строго стерегла власть главный государственный секрет. Дольше атомных секретов. Даже после 1991 года, когда сведения о бывших военнопленных были переданы на хранение в гражданский архив.
А что тут, собственно, секретного? Не понимаю. И оттого сомневаюсь даже там, где бы и не надо сомневаться.