Художник — не пророк. Но все-таки…
С художником Михаилом Гардубеем мы знакомы ровно 55 лет. И тем не менее еще не все вопросы заданы. И «Курьеру» для рубрики «Юноше, обдумывающему житье» есть что спросить у известного художника.
Возможно, читатель согласится не со мной, а с режиссером Александром Ширвиндтом, который как-то сказал, что в наше суровое время творческие вопросы интересуют не каждого. Наверное. Но если они интересуют самого Гардубея, интересуют автора, то наберется еще десяток-другой любопытствующих? Как не раз уже случалось в человеческой истории, опыт художника может пригодиться. Ведь художник чаще оказывается пророком, чем чиновник или политик.
Автор: Я не умею рисовать. Мой максимум: точка, точка, запятая, минус, рожица кривая. А фотоаппарат попал в руки, когда мне было десять лет…
Художник: А я фотоаппаратом обзавелся, когда в Тюмень приехал в 1967-м…
— А иначе стал бы фотографом, а не художником?
— Вряд ли. Художник — это начинается где-то внутри.
Опыты
— Как тебя официально представить?
— Я не знаю, но тебе скажу. Я -«ваковский» профессор (звание присвоено Высшей аттестационной комиссией — ВАК). Член Союза художников, член Союза дизайнеров. Заслуженный художник России. Хватит? Факультет дизайна института культуры.
— У тебя много учеников?
— Человек десять на каждом курсе.
— Ты им всем даешь советы, как стать художниками?
— Вопрос очень хороший. Многие с первого курса пишут живописью… Рисуют… Натюрморты пишут… А когда ко мне приходят, у них уже сложилось в голове: «Я же по специальности графический дизайнер. На кой мне эта живопись? Я же дипишник (ДПИ — декоративно-прикладное искусство)». Я тогда что делаю? Вспоминаю свои годы студенческие.
— А студенты, придя к тебе на четвертом курсе, думают, что они уже художники? Что твои вариации, изыски, твои воспоминания о Хундертвассере, например, им неинтересны, не нужны?
— А я им говорю: Корбюзье знаете? А ведь он великий архитектор, занимался живописью. И графикой, и керамикой, и скульптурой. А дизайнер он был — его решения потрясли весь мир. Об архитектуре и говорить нечего. Он создал конструктивизм — направление в архитектуре. А если он проектировал храмы, то они были у него похожи на скульптуры… Поэтому я говорю: ребята, все начинается с искусства. Некоторые это понимают.
— А все-таки живописцы из-под твоей руки вышли или только дизайнеры?
— Из моей вышли Слава Сизов, Коля Макаров. Они вместе создали холст «Архангел Михаил». Такой холстина, когда-нибудь они его выставят. Они члены Союза художников, они выставляются. В школе преподают.
Уроки школы Гардубея
— Я с художником разговариваю, как не спросить: можно научить рисовать?
— Это зависит от человека. Eсть экзамены, выбирают, конечно. Но раньше по таланту смотрели, а теперь надо набор делать.
— А чему их учишь ты? Рисовать, как я уже понял, не учишь…
— Отчего же? У нас есть рисунок, есть живопись, композиция…
— А мне думалось, что ты их искусству учишь.
— Ну, как бы тебе объяснить… Искусство — это не просто такой предмет. Искусство — это мышление, это философия. Как сказал Жорж Брак: «Художник, который никого не приводит в замешательство, -чем он вообще занимается?»
— Чем ты сам занимаешься, я более или менее представляю -мы знакомы с шестидесятых…
— Этому я и учу своих, стараюсь. Но поскольку я еще монументалист по профессии. В городе еще остались только мои стены -на колледже искусств, на индустриальном университете фасад и на ипподроме.
— А в идеале — художником надо родиться, а здесь вы ему только даете огранку?
— Конечно, надо и родиться. В большей части.
— Что можно считать результатом своей работы со студентами?
— Когда они заканчивают — видно сразу. И в процессе тоже видно: кто интересуется, кто вникает в дело, литературу подбирает о художниках, которых мало кто знает.
— Значит, научиться быть художником можно?
— Научиться быть художником -это душевное дело.
Выиграл судьбу по автобусному билету
— Когда ты понял, что ты художник?
— Я как-то с детства, знаешь…
— И ты малевал на стене хатки какие-то картинки?
— В селе у нас пацаны без дела не должны шляться. Пусть выкопают яму и закопают, чтоб без работы не ходили. Я это не очень приветствовал, только теперь понял, к концу жизни. Но поскольку это дело не очень любил, то забирался куда-нибудь в кукурузу и там садился с листочком, что-то пытался изобразить. А отец-железнодорожник рассчитывал, что после школы я пойду во Львовский политех. Но я после восьмого класса пришел в школу, чтоб мне выдали документы — поступать в Ужгородское училище. Документы не дают: хорошо учишься, после десятилетки поступишь в политехнический. Отцу пожаловались, он говорит: «Отдайте документы, он все равно не поступит».
— А что ты рисовал в селе?
— Разные праздники религиозные, Рождество, колядки… Однажды дома сидел и старался изобразить купол церкви, как он виделся через окно. Вот это сейчас вспомнилось…
После восьмого класса поехал в училище, а там конкурс — 11 человек на место. И вдруг я поступил. Только по композиции четверку поставили. Приезжаю домой, отдаю отцу бумажку: принят. Он офигел: «Ну, мать, надо ехать в город, надо пацана одеть».
— Когда стал учиться живописи, ты думал: сколько ты заработаешь или как себя выразить?
— Ужгородские учителя мои были мудрые. Всему учили. И на заказы бегали. Самое счастливое время. И это была школа. Когда я сюда приехал, меня во многом не понимали. Галина Петровна Овчарова назвала меня сумасшедшим в статье в газете «Тюменский комсомолец». Но я благодарен — после этого ко мне поползли корреспонденты. Она потом извинялась, а я благодарил за рекламу. И с тех пор перестали называть молодым художником. Чему меня учили, я и своих стараюсь учить.
— А когда к тебе приходит новая группа, с какими словами ты к ней обращаешься?
— Здравствуйте! И всю пару я говорю, что такое искусство, что такое живопись. Чтобы стать успешным, надо стать профессионалом. У нас есть трехмесячные курсы, выпускают дизайнеров. И я объясняю художникам, что потом они будут вами руководить. Троечники из вас — они точно пробьются, потому что творческому человеку это не очень-то интересно.
— И все-таки художник — это профессия?
— Я был за границей — наши художники не хуже, а может, и сильнее. Но и там различия. В Ольденбургском университете — факультет изобразительного искусства. Серьезно. А в Голландии — академия реалистического искусства -ужас: написал, размазал. Хотя и там есть неплохие работы.
— А может, это проблемы роста, еще не понятый нами поворот? Ты же помнишь: соцреализм, соцреализм, а потом — бах! — бульдозерная выставка в Москве. Но бывает ли художник счастлив?
— Счастлив, когда есть мысль новую вещь сделать лучше прежней. Вот я заканчиваю картину — метр десять на метр десять, — старый дурень-монументалист, мне все надо размахнуться. И я думаю, что следующая будет еще больше -во! Надо жить надеждами. Я в каждой работе некоторую часть проблем переношу в следующую. Это и есть жизнь.
— Я думаю, что ты лучше меня знаешь, что есть школа, а талант — от бога. Ну и как — рука дающего не оскудевает?
— Ну как тебе сказать… Eсли тебе работается, то занимайся. Люби искусство в себе, а не себя в искусстве. Я натягиваю холст на подрамник, смешиваю краски. Не могу этого не делать. Иначе что же такое жизнь?
— Искусство!
— Вот-вот. И я рад, что мы живы.
— Когда ты понял, что ты -можешь, что ты — художник?
— Когда заканчивал училище, я уже понимал, что без этого не смогу.
— Доволен ли ты собой?
— Собой доволен. Вопрос не в том, чего я достиг, какой я — великий, малый, средний — меня это мало волнует. Каждый день сижу за этим станком, краску мешаю.
— Выиграл судьбу по автобусному билету?
— А я больше ничего не умею.
И принялся мой собеседник рассказывать про художника, архитектора и еще много чего, со странной славянско-немецкой фамилией Стовассер. По-немецки Hundertwasser. «Посмотри», — говорит. Я посмотрел. Красиво. И сам собою сложился «самый последний вопрос»: а что такое «красиво»?
— Красиво? Это когда то, на что ты смотришь, радует глаз, радует твои чувства.
***
фото: Михаил Гардубей.