Все пройдет — это ты просто устал
… Подхожу к первому корпусу ТюмГУ — и вот она, компания ветеранов неформальной мысли нашего города: поэтов, музыкантов, художников, просто хороших людей. Они собрались на вечер памяти Мирослава Немирова, скончавшегося в Москве в февральские каникулы.
Я с девятого класса интересуюсь жизнью и творчеством многих из тех, кто в четверг поднялся на четвертый этаж филфака. Интересуюсь временем, в котором прошли их молодые годы. Но только сейчас я понял о них кое-что важное, понял больше об их отношении к смерти — то, что из стихов и песен никак нельзя понять о человеке полностью.
И отношение это — спокойное, я бы даже сказал максимально легкое. Нет нарочитого трагизма, при этом нет и неуважительного отношения к событию. Да, наверняка это разные вещи — потеря друга и потеря мужа, сына, но все же. Люди, которые потеряли за свою жизнь не одного близкого товарища, понимают: Немиров жив в памяти людей. И в своих стихотворениях. Поэтому вечер памяти поэта прошел удивительно светло.
Организовала его профессор филфака Наталья Дворцова. В приглашении было заявлено: официальной части не будет, только чтение стихов. Официоза с некрологами и причитаниями действительно не было. Но стихами тоже не ограничились. С самого начала все пошло так, что я живо представил себе всех людей за большим столом, где каждому есть что сказать об общем друге Славке.
Бывшие тюменцы музыкант Артур Струков и Игорь Плотников, живущий сейчас вовсе в Малайзии, прилетели из Москвы прямо с похорон. Вспоминали студенческие годы: как Мирослав вместе с Артуром и Владимиром Бруновым (сейчас известным под поэтическим псевдонимом Нескажу) снимали квартиру у бойкой женщины Клавки, как однажды бодро горела эта самая квартира. Как позже, в Москве, Немиров с женой Гузелью гуляли на первый его авторский гонорар — и как уже у своего подъезда вдрызг разругались и разошлись в разные стороны (потом, конечно, помирились). Как Немиров искал новые актуальные формы — и нашел их вместе с Игорем Плотниковым в драм-н-басе. И много еще о чем.
Вечер напомнил встречу выпускников. Только не ту, что проходят обычно, — унылые собрания ничем не интересующихся людей, способных спросить лишь «кто где работает». В общем-то, это и есть выпускники — первого набора провинциальной Тюмени, которому открылись широчайшие рубежи мысли, творчества, свободной жизни. И Мирослав Немиров этому немало поспособствовал.
… Сан Саныч Андрюшкин, прочтя стихотворение Немирова, назвал его настоящим Прометеем, умевшим зажечь огонь в окружающих. И это подтверждается фактами. Он не стал отцом всего сибирского панк-рока, как его называют иногда в не самых осведомленных источниках. Но уж точно породил альтернативную музыку в Тюмени (если говорить не об оркестрах, переигрывающих мировых классиков, а о музыке, растущей из недр нашего города, то и всю вообще). Частично и литературу.
Переехав в Москву, он продолжил. Собирал «Осумасшедшевших безумцев», помогал шагать в литературу немолодым поэтам, например, Андрею Родионову и Всеволоду Емелину. На вечере припомнили историю, которую рассказывал Всеволод.
Он едва ли не впервые читал свои сочинения на публике. В какой-то момент одна зрительница громко и нелицеприятно вы-ска-залась о стихах. Поэт стушевался. Но тут же Немиров указал на него рукой и крикнул: «Продолжай!» Емелин воспрял духом и продолжил. А потом стал одним из лучших, по-моему, поэтов современной России. А несколько дней назад он вместе с Андреем Родионовым нес гроб Немирова.
Такие моменты стоят дорогого. Обидеть художника может каждый, а вступиться за него — далеко не каждый. Немиров умел увидеть силу в других и помочь ей найти свое русло. Возможно, и поэтому тоже люди оставались на вечере и после двух часов посиделок. Но, разумеется, и потому, что они любят Мирослава, хотя иные не видели его уже много лет. С тех пор, когда все называли друг друга Славкой, Наташкой, Артуркой, и эти суффиксы никак не уменьшительные, но лишь ласкательные.
Светлое ощущение надолго осталось со мной после вечера памяти Немирова. И вспомнились его строки: «Все, что мне нужно сейчас — чтобы был кто-нибудь, кто сказал: мол, фигня, все пройдет, и декабрь — это ты просто устал». На улице как раз на пятки наступала любимая поэтом весна.