Цифровой код города
Начало в N 220. 2626 26 Если верить советским историкам, столько бакинских комиссаров расстреляли в сентябре 1918 года на берегу Каспийского моря в Красноводске (сейчас Туркменбаши) белогвардейцы и английские интервенты.
Жертвам этой расправы поэт Сергей Есенин посвятил «Балладу о двадцати шести»:
«В такую ночь и в туман – Расстрелял их отряд англичан». Но и тогда в Закавказье, собственно, не было красных и белых, а Гражданская война здесь сразу же приобрела межнациональный характер. После октября 1917-го бразды руководства принял Закавказский сейм из представителей грузинских, армянских, мусульманских и русских партий, заседавший в Тифлисе (Тбилиси).
Большевики послали в этот регион Шаумяна, объявившего себя «верховным комиссаром Закавказья». Он осел в Баку, создал там свой Совнарком («бакинские комиссары»), но до поры до времени активно проявить себя не мог – в Бакинском совете большинство составляли эсеры и мусульмане.
После заключения в марте 1918-го Брестского мира Турция вторглась в Закавказье. Защищать Тифлис было некому, кроме грузинских и армянских партизанских дружин да малочисленного отряда русских добровольцев полковника Ефремова. Мусульманская часть сейма явно склонялась к туркам. Над грузинами и армянами нависла угроза резни.
В мае 1918-го сейм распался – вместо одной Закавказской республики стало три – Грузия, Армения, Азербайджан.
В Баку Совнарком под флагом «мусульманской угрозы» захватил власть, привлек на свою сторону полк армянского ополчения Амирова, возвращавшийся через Баку из Персии (Иран), поднял на нефтепромыслах «красную гвардию», с энтузиазмом воспринявшую возможность пограбить. Война пошла по мусульманским кварталам. Началась резня татар (так тогда называли азербайджанцев). На помощь единоверцам выступили горцы – между Черным и Каспийским морями возникла кровавая неразбериха.
В Баку сложилась критическая ситуация. Начался голод – вместо хлеба выдавали орехи. Подвоза продовольствия из России не было, а окрестные жители – татары (азербайджанцы), ничего не хотели давать «армянскому правительству». Ведь в составе «бакинской коммуны» было только двое мусульман – Азизбеков и Везиров, а большинство – армяне: Шаумян, Корганов, Каринян, Саакян, Микоян, Авакян … Да и к власти пришел Совнарком в ходе антимусульманской кампании.
Авторитет комиссаров падал с каждым днем. Расстрелы недовольных политикой большевиков не помогали. Два наркома, левые эсеры Киреев и Покровский, даже попытались сбежать. Их поймали и расстреляли за дезертирство.
Из-за голода и угрозы турецкой резни рабочие бакинских нефтепромыслов требовали на митингах приглашения англичан.
30 июля 1918 года турецкие войска начали штурм Баку. На следующий день Совнарком сложил свои полномочия под предлогом: обращение к англичанам противоречит условиям Брестского договора. Комиссары стали грузиться на пароходы, намереваясь удрать в Астрахань. Попытка бегства вызвала взрыв негодования. Бакинских комиссаров арестовали, а потом отпустили: в Закавказье прибыли английские войска. Но Совнарком отказался сотрудничать с англичанами. Председатель бакинской ЧК ТерГабриелян получил от Ленина секретную телеграмму: «В случае опасности сдачи Баку город нужно сжечь полностью».
Бакинские комиссары опять погрузились на пароходы и попытались сбежать. Канонерки Каспийской флотилии нагнали их у острова Жилого и вынудили вернуться. 15 августа членов Совнаркома снова арестовали.
Без них Баку держался еще месяц. 11 сентября по окончании следствия их постановили предать за дезертирство военно-полевому суду. Но бои уже шли на окраинах города. В суматохе комиссары сбежали из тюрьмы и вместе с остатками дружины Амирова на пароходе «Туркмен» оставили Баку, занятый английскими частями и мятежными азербайджанцами из «Мусават».
Межпартийная грызня и политические игры стоили огромных жертв: в те дни мусульманами было вырезано в Баку свыше 30 тысяч армян.
А на пароходе «Туркмен» начались разногласия. Команда отказалась идти в большевистскую Астрахань, прослышав о тамошнем терроре Кирова. Капитан Полит сообщил пассажирам, что до Астрахани все равно не хватит топлива (за что в 1924 году был расстрелян вместе со своими матросами). Пошли в Красноводск.
Здесь на окраине России, в Ашхабаде и Красноводске, был единственный островок победного восстания эсеров против Брестского мира с Германией. Только здесь эсеровские повстанцы во главе с рабочим-железнодорожником Фунтиковым и местные кадеты, возглавляемые графом Доррером, смогли тогда свергнуть режим большевиков и взять власть в Закаспийском крае, опираясь на поддержку туркменских националистов.
До прибытия в Красноводск парохода «Туркмен» эсеры Фунтикова уже успели расправиться с местными девятью ашхабадскими комиссарами во главе с грузином Телией.
Именно закаспийские эсеры приговорили бакинских большевиков к смерти «за измену делу революции и социализма». Расправа с комиссарами бакинского Совнаркома – это внутренняя разборка двух левых социалистических партий. Так что белогвардейцы, в их классическом определении, в расправе с пассажирами парохода «Туркмен» не участвовали.
Пришедшие сюда в 1919-м на смену «закаспийцам», настоящие белые из армии генерала Деникина эту бессудную казнь не одобрили, провели следствие и выяснили, что эсеры расправились здесь с их общими врагами – большевиками.
В отличие от белогвардейцев, эсеры из «Закаспийского правительства» не утруждали себя юридическими формальностями, никакими военно-полевыми судами себя не утомляли и убивали своих союзников – большевиков по приказу, без церемоний.
Следствие паровозного машиниста Фунтикова ограничилось одной бумажкой, найденной у наркомвоенмора Корганова. Это был список, составленный еще в бакинской тюрьме. 25 фамилий в списке были помечены крестиками. Сидевшие в бакинской тюрьме комиссары, чтобы составить «общий котел» из передач, тщательно отбирали, кого принять в компанию. Эти 25 крестиков и стали основанием смертных приговоров. 26-м стал командир дашнакской дружины Амиров.
При таком «следствии» уцелел бакинский нарком Анастас Микоян, которого из-за его скупости сокамерники не взяли в «общак» и в продуктовый список не включили. Зато под расстрел попали далекие от руководства охранники, которые оказались в злосчастном списке. В число 26-ти не вошел и первый бакинский чекист Тер-Габриелян. Он успел сбежать из Баку между первым и вторым арестами комиссаров и послужил советской власти еще до 1937 года, когда его ликвидировали как «врага народа» и «английского шпиона, выдавшего интервентам своих товарищей по бакинской коммуне».
Находившиеся в туркменских солончаках англичане в решение эсеров-закаспийцев казнить попавших сюда поневоле Шаумяна, Джапаридзе, Азизбекова и других бакинских комиссаров не вмешивались и уже точно их не расстреливали.
Собственно никакого пафосного расстрела, показанного в спектаклях и кинофильмах, и не было: обреченных на казнь дружинники Фунтикова вывели за Красноводск в пустыню и перебили. Сергей Есенин в принципе правильно описал эту бойню, видимо, зная от дружившего с ним знаменитого чекиста Якова Блюмкина некоторые ее детали:
В пески, что как плавленый воск, Свезли их за Красноводск, И кто пулей, кто саблей в бок, Всех сложили на желтый песок. Только к концу 1919 года более радикальные эсеры из «Закаспийского правительства» свергнут Фунтикова и заключат вынужденный военный союз с Деникиным, который пошлет им за Каспий на помощь дивизию генерала Литвинова. С этого времени «закаспийцев» можно считать белыми. И то условно.
Советская историография в эти кровавые нюансы Гражданской войны не вникала, поэтому расправа с 26-ю бакинскими комиссарами стала (и продолжает оставаться) одним из самых громких и часто приводимых примеров «белого террора».
Во многих городах улицы назвали цифровым обобщением жертв Красноводской трагедии. Тюмень не стала исключением из этого правила.
После окончания Великой Отечественной войны городскую окраину Тюмени за 26-й школой застроили двухэтажными домами – для командного состава расквартированной здесь 6-й отдельной гвардейской БериславскоХинганской (?) дважды Краснознаменной ордена Суворова стрелковой бригады. От названия этого соединения новый квартал домов тюменцы стали называть «6-м военным городком».
Стоящая в Тюмени отдельным гарнизоном бригада напоминала крошечное государство. Штаб в здании в начале улицы Республики (сейчас здесь кожно-венерологическая больница) – нечто вроде правительства, идеология – за политотделом. Свои учреждения культуры: библиотека, клуб, «ленинские комнаты». Подсобное хозяйство, военторг и коммунально-эксплуатационная часть. «Тайная полиция» – особый отдел КГБ и собственная тюрьма – гауптвахта. В таких гарнизонах-государствах царил особый образ жизни, или, как сейчас принято выражаться, менталитет.
В 1953-м на базе бригады развернули 109-ю стрелковую дивизию с сохранением гвардейских боевых заслуг.
***
фото: