Добро не уходит, оно возвращается
Накануне 15-летнего юбилея редакции мы большинством голосов выбрали нового «Дон Кихота». Им стала председатель общественной организации «Особый ребенок» Нина Нежиборская. – Нина Демьяновна, чувствуете ли вы, что к «Особому ребенку» у окружающих особое отношение?
– Нет, я бы даже сказала, что с точностью до наоборот. Многие считают, что нам не надо помогать – сами пробьются. Нежиборская, говорят, обязательно что-нибудь придумает, не к тем, так к этим за помощью обратится. Вот новеньких, слабеньких надо поддержать, они еще ничего не знают. У нас же любят жалеть тех, кто ничего не делает, а те, кто работает с утра до ночи, кормит ораву детей – сами выкарабкаются, сами справятся. Где три работы, там и четыре.. А некоторые всю жизнь живут по принципу: лучше будут за рубль лежать, чем за два бежать.
– Когда же вы начали сражаться с жизнью? Судя по вашим словам, история этой борьбы уходит в далекое-далекое прошлое…
– Мне было 14 лет, когда у меня умер отец, и я осталась одна. Надо было оформлять пенсию по потере кормильца, других заработков в то время быть не могло. Учиться в школе и зарабатывать деньги мне бы не разрешили. Хотя подрабатывать я начала, по сути, еще с третьего класса: то в лесничестве, то в столовой посудомойкой… У меня вообще такое ощущение, что я работала всегда. И сейчас самое главное, чего прошу у Бога: как можно дольше быть способной работать, иначе – тяжело. Я стала понимать японцев, для которых потерять работу равносильно смерти.
Пенсию оформляла полгода, каждый день ездила из поселка в район. Доказывала чиновникам, что смогу жить одна. И в результате я ее выбила, она составляла 43 рубля 74 копейки, до сих пор помню эту цифру… На эти деньги надо было строить жизнь, рассчитывать свой бюджет. И не всегда я с этим справлялась. Помню, однажды не рассчитала, и три дня не было денег даже на хлеб. Как секретарю комсомольской организации, как капитану волейбольной и баскетбольной сборной, мне стыдно было признаться, что мне просто нечего есть. Тогда и пришло понимание того, что все в жизни взаимосвязано, что надо делиться, чтобы потом кто-то поделился с тобой. И наоборот, если кто-то поделился с тобой, в будущем ты просто обязан делиться с кем-то.
– В то время, когда у вас не было денег на хлеб, пришло это осознание?
– Меня поддержали одноклассники, друзья, и я поняла, насколько важно, когда кто-то может протянуть руку помощи. А потом, когда сама постепенно выкарабкалась, поддерживала своих одноклассников. У одного умерла мама, у другого пили родители…. А у меня в то время была хорошая библиотека. Когда друзья приходили ко мне за книгами, я еще их и супом кормила – особых разносолов не было, тарелка горячего борща была праздником. … Прошло лет десять, я университет закончила, в Тюмень переехала, и однажды один из тех одноклассников мне позвонил и признался, что тарелка того борща – самое драгоценное, что у него было в жизни.
– А вас жизнь не научила врать? Ведь она так тяжело складывалась. Или, наоборот, научила говорить правду?
– Есть люди, которых просто невозможно научить врать. Хотя, я честно скажу, я старалась, потому что говорить неправду – достаточно выгодное качество. Любое живое существо, чем лучше приспосабливается к жизни, тем лучше существует. Кузнечики принимают цвет травы, хамелеоны меняют цвет, скунс умеет брызгаться… Этим они себя защищают, работает инстинкт самосохранения. А когда человек говорит правду, он не защищен. Потому что он тоже ждет откровения и поддержки. Это естественно, когда говоришь правду. Но, к сожалению, в ответ часто получаешь насмешку или издевку. В наше время такие качества, как порядочность, честность, донкихотство, если хотите, стали сродни тому, что называют словом «лох». Правдивые – это такая порода людей, мало приспособленных к жизни.
Но если надо защищать себя и своих детей, приходится быть в чем-то толстокожим. Нельзя впитать в себя всю боль людей… Помню, когда пришла в «Особый ребенок», первое время не могла спать. По ночам все думала, как помочь тем, как помочь этим. Боже, как страшно, что вот у тех такой ребенок! Как же помочь этой девочке, ведь, когда она вырастет, ее не будут любить, потому что у нее такие явные внешние признаки болезни! Переживания наслаивались, наслаивались, превращались в снежный ком, и я почувствовала, что вязну в этих мыслях, проблемах, барахтаюсь на одном месте, как в болоте…
Потом я научилась действовать по-другому. Иногда даже ошарашиваю родителей, которые приходят к нам в первый раз. Ведь когда мать рассказывает о больном ребенке, она плачет, это естественно. Ей его жалко, жалко себя, обидно, что все так сложилось. Она плачет, а я говорю: «Вы не представляете, какая вы счастливая. И то, что вы слезы сейчас проливаете – совершенно неправильная позиция. Многие бы все отдали, чтобы за ваш диагноз отдать свой».
Ситуации в жизни бывают разные, но самая нехорошая та, которую ты не можешь разрешить. Когда тебе говорят: «Это невозможно. У вашего ребенка нет будущего. Это неизлечимо. Процесс необратим. Готовьте себя и своего ребенка к худшему». И это твердят врачи, психотерапевты высшей квалификации. Пройдя сама все круги ада, сейчас учу родителей больше обращать внимание на то, что есть, на то, что ребенок умеет.
– Есть такая поговорка: «Человек ко всему привыкает». Но не все с ней согласны. Да, говорят, привыкает, если этого хочет…
– Я бы сказала: если он это допускает. Есть притча про двух лягушек. И мне кажется, что сейчас больше принимают сторону тех лягушек, которые боролись, взбили молоко и выбрались. Люди перестали воспринимать все как данность, стали бороться до конца. Хотя многие по-прежнему остаются фаталистами, уверены, что важно лишь оказаться в нужном месте в нужное время и сказать там тому-то и то-то.
Где-нибудь в Европе, мне кажется, жизнь выстроена более логично: учишься в колледже – поступаешь в престижный вуз – получаешь высокооплачиваемую работу – берешь ипотеку… И все идет как по маслу. У нас же более непредсказуемо и фатально. Цепочка может разорваться в любое время и в любом месте. Ты можешь быть сверхобразованным человеком, добросовестным, порядочным, честным, верным, но окажешься не нужным, и тебе предпочтут другого, у которого, как у Молчалина, есть лишь два достоинства, одно лучше другого: умеренность и аккуратность. Плюс умение «угождать всем людям без изъятья: хозяину, слуге хозяина, который чистит платье»… Такая ситуация, к сожалению, многим обрезает крылья. Зачем самообразовываться, зачем к чему-то стремиться?
Но все в природе уравновешивается. Не надо забывать крылатую фразу: «У верблюда два горба, потому что жизнь – борьба». Так устроено: если ты не сделал шаг вперед, значит, сделал шаг назад.
– Так человек все-таки кузнец своего счастья?
– Он не кузнец, но и не кузнечик, которого любая лягушка может проглотить. Пока человек сохраняет свои человеческие качества, он им останется. И даже не надо ковать счастье, пока оно горячо или «не отходя от кассы», просто должно быть «дело дня». Этого вполне достаточно, если дело достойное.
– Для вас «Особый ребенок» – дело дня или всей жизни?
– Я не была основателем «Особого ребенка», пришла сюда в 1998 году. Эту общественную организацию создали в 1991-м Ирина Марова и Нина Южакова на базе Детского фонда (потому и эмблемы одинаковые). Только Детский фонд перестал существовать, а «Особый ребенок» остался.
У меня, вы знаете, была личная мотивация. Мне некуда было с больным сыном идти. Тогда не существовало ни специализированных детских садов, ни групп в детсадах. А общение ребенку требовалось, и я стала искать, где есть хоть какие-то сообщества таких же, как мы. Совершенно случайно вышла на «Особого ребенка», меня туда привела подруга. Тогда у «Особого ребенка» были только стол и стул во Дворце пионеров. Организация состояла из 45 человек и утерянной ведомости по членским взносам.
Времена были трудные. 1998 год – дефолт. Время, когда не было ничего. Самым радостным подарком женщине были пачка стирального порошка и тюбик зубной пасты. Люди старались просто выжить, и мы активно искали людей, которые хоть чем-то могли поддержать, выделить деньги на лекарства… В 1999 году нам очень помог город. Степан Михайлович Киричук целевым назначением выделил 50 тысяч рублей на закупку лекарств. Тогда бесплатных не было, и дети очень болели, сказывались серьезные последствия того, что родители не могли вовремя обеспечить лекарствами. Тогда же, помню, какой-то добрый дядя с Барабинской позвонил нам и сказал: «У меня есть 10 ведер с селедкой, хотите?» В первый же день за лекарствами пришло семь человек, а за селедкой – 27. Лекарство же необходимо только ребенку, а селедкой можно накормить всю семью.
Потом я поняла, что давать надо не рыбу, а удочку. И мы стали делать образовательные проекты, чтобы научить ребенка профессии, чтобы в жизни он не был потребителем, мог обеспечивать себя руками, головой – тем, что есть в наличии. И преуспели в этом отношении. Сейчас у нас несколько семей, которые на бисероплетении, например, зарабатывают себе хорошие деньги. Дети не только обеспечивают себя, но и, что самое отрадное, смогут обеспечивать в будущем своих родителей. Не будут жить только на пенсию, на пособие, станут самодостаточными. Затем мы ввели в программы такие перспективные направления, как ландшафтный дизайн, социальная журналистика. Многим поставили дома компьютеры.
В нашей организации сейчас более 400 семей. Решить проблемы всех без серьезных бюджетных вливаний невозможно. Но для тех семей, у которых совсем мало возможностей исправить свое материальное положение, стараемся найти индивидуальных друзей, спонсоров. К нам иногда приходят совершенно незнакомые люди и предлагают помощь. И хотя слово «преуспевающий» обычно ассоциируется с мужчиной, почему-то приходят женщины. Например, у одной нашей семьи уже несколько лет есть такой друг-женщина, которая их серьезно поддерживает. И я думаю, что, по большому счету, не только они в ней нуждаются, но и она в них.
– То есть люди, которые помогают особым детям, помогают и самим себе?
– Историк Василий Ключевский говорил, что благотворительность – это прививка нравственности. И когда человек «заболевает», он чувствует, что ему такая прививка нужна. Только один это понимает в начале жизни, другой – в середине, а третий – к концу. Человек начинает поиски истины и самого себя. В это время он приходит в церковь, в хоспис… Начинает осознавать, что нуждается в том, чтобы кому-то сделать добро.
– Почему, если в этом нуждаются все, не все к этому приходят?
– Богатых становится все больше, а милосердных по-прежнему мало. Тот же Ключевский сказал, что милосердие – это не кость, брошенная собаке, это кость, которую ты разделил с собакой, когда у тебя самого ничего больше не было. Когда я прочитала это определение, все стало на свои места.
Однажды у меня спросили: «Какой у «Особого ребенка» был самый значительный подарок?» А как определить что ценнее – микроавтобус, подаренный «Сибнефтепроводом», социальная программа, предложенная банком «Уралсиб», принесенная в дар старая любимая фотолаборатория или 500 рублей, которые человек отдал, проходя мимо? Каждый важен по-своему, у всех разные возможности. И мы очень ценим, когда нас находят.
С нами работает много волонтеров, добровольцев. И мы смотрим даже не столько на дипломы и лицензии, сколько на то, что человек может дать детям. Иногда люди, не имеющие соответствующего образования, имеют такое сердце, душу и желание, что дают детям намного больше.
Вообще, статуэтку Дон Кихота, которую мне вручили, я полностью разделяю со всеми, кто здесь работает. Ее можно было бы вручить любому. Москвичи, например, с такими детьми работают только на контрактах, где все детально оговорено, и они ничего не сделают помимо того, что прописано.
А мы здесь, в провинции, такие счастливые – многое делаем просто так. Выходим за рамки рабочего дня, жертвуем своим личным временем, здоровьем, даже семьей, если кому-то и где-то надо помочь. Это такие бесценные качества, и, если они уходят, то что остается?
***
фото: Нина Нежиборская