Веселые дни в ожидании ночи
В театре «Ангажемент» идут репетиции спектакля «Двенадцатая ночь, или Что угодно». Это можно назвать чем угодно, но не репетициями.
Хотя, кто знает, какими они должны быть? Только режиссер. В данном случае Роман Ильин, энергичный и симпатичный молодой человек из Петербурга. До встречи с «Ангажементом» он поставил несколько спектаклей в разных городах, самостоятельно и со своим учителем Геннадием Тростянецким. В паре с Романом работает молодой, и тоже симпатичный, художник из Москвы Даниил Ахмедов.
Ильин не стал распределять роли, исключил застольный период, когда актеры вместе с режиссером разбираются в пьесе; он начал с того, что вызвал весь актерский состав, разделил на группы и каждой группе дал задание показать миниатюру на тему пьесы, так, чтобы был понятен сюжет, понятны взаимоотношения персонажей. Актер, претендующий на роль в спектакле, должен доказать, что именно он способен сыграть ее.
Посмотрев заявки на роли, режиссер ни одну из них не принял и дал следующее задание: показать сон или мечту персонажа. Требуется разделить свое и чужое «я», уяснить образ мыслей персонажа и сделать его понятным для зрителей. Затем режиссер провел речевой тренинг. Актеры упражнялись в сценической речи.
Получается, Ильин заново учит актеров тому, что они уже «проходили» в театральных вузах. Однако все радостно, с охотой подчинились учителю. Роман Ильин умеет увлечь, вдохновить, четко объясняет задачу. Реагирует молниеносно.
Цель – спектакль, в котором режиссер не виден, словно бы этот спектакль родился сам собой. Ильин ведет к тому, чтобы актеры создали полноценные работы. «Как бывает? Приходит режиссер, дает рисунок, пластику, напускает дым… И мы видим, что человек на сцене говорит не свои слова, не своим голосом, существует в не своей пластике, не своих декорациях, не своем звуке. Это баянный театр, формальный, мертвый театр. Режиссер, который заранее знает, как поставить спектакль, видит все от начала до конца, – он покойник».
Ильин говорит азартно, и хочется ему верить. «Спектакль должен быть праздником! Даже если играем трагедию. Это первое условие. Второе: спектакль – всегда потрясение. Даже если играем комедию. И даже если это обычное утро обычного человека, зритель должен быть потрясен его обычностью. Третье, что необходимо: ЖИВОЕ. Тогда зритель будет смотреть. Два первых условия относятся к профессии, к грамоте, а третье достигается только талантом актера».
Я застала период работы, когда текст Шекспира еще не звучал. Актеры говорили на тарабарщине, временно заменяющей оригинал, раскрывали смысл интонацией, пластикой.
Режиссер предложил эксперимент: актер становится автором, выбирает персонажа и проходит всю линию его роли, экскурсионно, представляет дайджест пьесы с позиции своего персонажа. Мне разрешили посмотреть эскиз Дениса Юдина: история герцога Орсино.
В зале погасили свет, оставили рабочий свет на сцене. Денис Юдин рыдал, потом молился на Светлану Семенову, стоявшую в нише, – это, значит, герцог страдает от любви к Оливии. Екатерина Захарова в импровизированном костюме пажа невербально сообщила о том, что она женщина, переодетая мужчиной. Герцог будто бы не заметил этого и отправил ее, влюбленную Виолу, к Оливии. А та вдруг предпочла пажа господину, влюбилась в ВиолуЦезарио. И напоследок еще одна неожиданность – появился Себастьян (Роман Зорин), потерянный брат-близнец Виолы, истинный возлюбленный и муж Оливии.
В общем, история запутанная, но понять ее можно. Степень понимания тут же проверили, попросив меня пересказать увиденное. Затем режиссер поправил эскиз двумя-тремя штрихами, и почти все туманные моменты прояснились.
А если теперь рассказать историю Орсино от первого лица, своими словами (притом не забывая, что надо удерживать внимание публики)? Денис попробовал. Следом вызвался Леонид Окунев. Не знаю, как он это сделал, но внимание приковал мгновенно. Вспомнился его персонаж из «Птицы Феникс»: когда сцена рядом, хочется играть, хоть умри! Вот и Окунев – не может не играть. Сел на край сцены, стал рассказывать, якобы, припоминая случай из биографии, сам увлекся и всех увлек, довел до восторженного визга.
Кажется, с такими интересными репетициями и спектакля не надо. Но это неверное «кажется». Будем ждать спектакля.