Черный кофе, красная лампа
Вкус этого кофе — истинно дружеского, целебного, утешающего, бодрящего, побуждающего к новым журналистским подвигам — помню до сих пор. Кофе вскладчину. Кофе по-киселевски.
Вместо предисловия
Eсли вспоминаю свои 90-е годы в «Тюменском курьере», то мысленно вижу. Полумрак в редакционной комнатке фотокорреспондента Сергея Киселева (сразу за дверью был защитный плотный занавес). Турку для кофе, подкопченную, но от этого не менее драгоценную. Набор его рабочих инструментов (красная лампа, фотоувеличитель, ванночки с проявителем и закрепителем, где безликий прямоугольник фотобумаги вдруг безо всякого волшебства обретал черно-белое изображение).
Сергей варил кофе так же искусно и тщательно, как работал с фотографиями. Священнодействовал. И наблюдать за этим неспешным ритуалом не надоедало.
Смакуя напиток, мы говорили обо всем, газетном и нет, — сами, вместе со всей страной, уже новой, варились во времени смутном, сложнейшем, с путаницей света и тени. Но уныние и пессимизм отсутствовали. Мы были еще молоды, имели работу, заботились о своих семьях, растили детей. Жизнь требовала действия!
.Спустя два десятка лет «с хвостиком» беру интервью у живой легенды тюменской фотожурналистики Киселева (ныне редактора отдела иллюстраций газеты «Тюменские известия»). Все когда-нибудь происходит впервые.
Чуть-чуть ностальгии
— Сергей Викторович, 90-е годы вспоминаются хотя бы иногда? Или они ушли далеко за горизонт?
— Вспоминаются, когда возвращаюсь к своему архиву. Нечасто, потому что он у меня в безобразном состоянии. Копаюсь, что-то ищу — и вдруг словно накатывает теплая щекочущая волна.
Eсли говорить про само время, то оно было нищее. Очень интересное. Опасное — к примеру, когда приходилось снимать на рынках или в иных местах, где ты мог столкнуться с криминалом… Но еще и веселое времечко!
— Было ощущение свободы?
— Да! Ощущение свободы — оно ведь в тебе самом. Оно или есть, или нет. Я и сейчас чувствую себя свободным человеком. Просто с годами стал. Не то чтобы хитрым — более прагматичным, наверное. Раньше с открытым забралом кинулся бы в бой, чем бы это ни кончилось. А теперь просто ухожу от тех собеседников, что лезут под кожу, от неприятных мне людей. Стараюсь не общаться с ними, и все.
— Не скучаешь по всем этим проявителям-закрепителям и классической черно-белой фотографии?
— Готов и сегодня вернуться к привычному инструментарию и работать с ним в удовольствие. Однако трезво понимаю: нет ни времени, ни места. Когда-то у меня была лаборатория-студия в драмтеатре — старом, на углу Первомайской и Герцена. Но ее давно нет. Для себя иногда снимаю на пленку. Отдаю для проявки тем людям, у кого есть такое оборудование. А потом просто сканирую. Даже не довожу до ручной печати.
— Ты ловил кайф от красной лампы, ото всех этих манипуляций с ванночками и жидкостями в них, зная, что снимки станут превосходными? Штучными. От Киселева С.В.
— Кайф ловил от сюжетов, от того, что снимал в те годы. Было такое: в семь часов вечера приходил на концерт в филармонии. А потом возвращался в редакцию «Курьера», проявлял, сушил пленку, печатал срочные снимки. И это выходило в завтрашнем номере.
Рафаэль Соломонович Гольдберг позвал меня в газету с условием делать первополосные кадры. А раз снял, то сам пиши текст! Вот я и сочинял. Только в нескольких случаях, когда давал фото в номер, из-за дефицита времени, уже поздним вечером, просил коллег-журналистов: ребята, напишите коротенько. Они отмахиваются, свое пишут. Тогда я уходил в лабораторию, чесал свою лысую репу. Что-то ведь хотел я этой карточкой сказать? И текст рождался сам собой. В унисон с глотками кофе.
— Ты очень много снимал простых горожан, тех, кто мучительно привыкал к реалиям нового времени. Мальчишки у мусорного бака. Пьяный на ступенях магазина «Океан». Актер с булкой хлеба, небритый, потому что зарплату не выплачивают несколько месяцев. Это был волнующий фотосериал из месяца в месяц.
— Тут все просто: всегда ощущал себя одним из этих героев. Только с камерой. И по другую сторону.
— Мусорного бака в том числе?
— Да! Да! (После восклицания делает паузу. И продолжает). Я пришел в журналистику зрелым человеком сорока лет. Одиннадцать лет зарабатывал квартиру на заводе ЖБИ-3. У меня пять или шесть рабочих специальностей. Водитель второго класса, стропальщик, компрессорщик шестого разряда. Последние лет семь был только компрессорщиком: сутки через трое. Весь завод зависел от этого сжатого воздуха. Без него он просто встал бы. Но параллельно я уже плотно занимался фотографией.
Когда начал работать в газете, не говорил сам себе: вот сейчас пойду и создам шедевр! Просто снимал. Один знакомый фотограф (он был достаточно успешен и в те годы) спросил при встрече: что, Серега, все чернуху снимаешь? Ответил: это не чернуха, а сама жизнь. Eсли вспомнить те же расплодившиеся тогда рынки, то на них торговали врачи, учителя, геологи. Бывшие советские люди всяких профессий. Причем в основном женщины тянули страшный воз выживания…
Что грело сердце в те годы? Точнее, не что, а кто. Кроме семьи, это были товарищи по «Курьеру». Тот замечательный коллектив, который сложился в 90-е. Так и хочется перечислить всех поименно! Хотя иные имена, возможно, и не сразу вспомню… Инесса Клепикова, Лена Кох, Лиза Ганопольская, Леня Ткачук, Гриша Запрудин, Женя Гольдберг, Коля Боталов. Люди подбирались тщательно. Оставались те, кто мог работать в такой газете — новой, городской, интересной.
Бабушка в окошке и «Додекафония»
— И вот уже 25 лет «Курьеру», без нескольких дней. Ты верен профессии. Мотаешься по командировкам, снимаешь, снимаешь. Никогда не пробовал подсчитать свои фотографии, хотя бы приблизительно?
— У меня десятки, если не сотни тысяч кадров. А тех, за которые не стыдно. ну, штук пять. Десять, может быть.
— Неужели за все остальные стыдно?
— Нет, не стыдно. Но тех, что на памяти, все-таки немного. В 90-х у меня была фотография двух девочек-подростков. Видимо, двойняшки — в одинаковых свитерах и кошачьих масках. Они просто шли по улице, с пакетами. Это не постановочная фотография, а из жизни. Но она такая странная, такой сюр! Так вот, в 2015-м этот снимок вошел в число ста лучших, что собрало по всему миру Королевское фотографическое общество Великобритании. Для выставки, которая проехала по восьми городам.
Бабушка в окне. Это вообще один из первых моих сюжетов, 89-го или 90-го года. Из деревни с говорящим названием Босоногово Бердюжского района. Не деревня, а жуть просто! Туда можно было добраться только на «уазике». В самом окне — вся жизнь этой старушки, так я это увидел. Окно в настоящий мир и даже в потусторонний.
Я — сторонник фотографии одиночной, где есть своя история. Eсли бы снимал только для газеты, то мне, наверное, поплохело бы. Снимаю и для себя. Стараюсь не участвовать в конкурсах — это лотерея.
— А международные?
— Там царит коммерция. Платишь за участие — скажем, 20 долларов за карточку. А попадет она в конкурс или не попадет — большой вопрос.
— Когда была твоя последняя по счету персональная выставка в Тюмени?
— В 2016-м, под названием «Додекафония».
— Как-как?
— «До-де-ка-фо-ния»!
— Ну и название! Сам придумал?
— Нет, это в 20-х годах прошлого века австрийский композитор Арнольд Шёнберг так назвал свою музыку (точнее, технику музыкальной композиции — В.Т.) Я послушал ее — и понял, что это даже как бы и не музыка. Какой-то набор звуков. По-видимому, надо быть музыкальным человеком, чтобы понять, что композитор хотел сказать этим творением. В моем же случае это фотографии улиц, фотографии города Тюмени, но не связанные между собой. Черно-белые: свет, тень, контраст. Пленочные, но все оцифрованные.
В этом году послал четыре снимка в Русский музей Санкт-Петербурга. Там проводят раз в два года фотобиеннале. Из четырех работ они взяли три. Вот это, пожалуй, самое значимое событие в моей жизни за последние годы. Что мои фотографии будут висеть в Русском музее!
— Что-то еще хотел у тебя спросить. А, про кофе! Старую турку не сберег?
— Нет, отжила свой век. У меня теперь на службе кофеварка. Без кофе, как и раньше, не могу. Пью сам и угощаю тех, кто приходит.
* * *
.А напоследок только одна, но знаковая подробность из жизни Сергея Киселева. К стыду своему узнал о ней только сейчас. Eго могучее увлечение фотографией, ставшее профессией «от сорока и старше», началось по-своему волшебно. Он, молодой папа, сделал несколько снимков сынишки. И, как сочно выразился в нашем разговоре, «быстро съехал с катушек».
***
фото: Из газетного фоторомана о Тюмени конца 80-90-х годов: очередь за хлебом на улице Республики ;Сергей Киселев ;Бег в мешках на празднике Сабантуй.