Я продолжаю верить газете
Готовясь к встрече со Степаном Киричуком, попросила у помощника главного редактора Эльвиры Павловны подшивку с первыми номерами «Курьера». Желтые листки размашисто исписаны шариковой ручкой: ответсек делал разметку, помечая, за какую публикацию какой гонорар положен.
— Интересно, — листает подшивку Степан Михайлович. — О! А это, кажется, обо мне.
Показывает на отчет о пресс-конференции под названием «Чем гордится и о чем скорбит мэр». Отчет опубликован в первом номере «Тюменского курьера» от 2 октября 1993 года.
Пристаю к Киричуку с вопросами. Помните, что 25 лет назад можно было купить на тогдашние две тысячи рублей, полагающиеся автору за публикацию? А о чем говорили на той самой пресс-конференции — помните?
— Да ну-у-у… На всю-то жизнь запоминается не это, а совсем другие вещи.
Городу нужна газета
Очень хорошо помнит Степан Михайлович, например, как в его мэрский кабинет зашел Рафаэль Гольдберг (это была весна 1993-го) и коротко сказал: «Городу нужна своя газета, я готов ее создать».
— Eсли честно, сам-то я как раз совсем не думал, что городу нужна газета, и тем более не был готов к участию в ее создании, — улыбается своим воспоминаниям Степан Киричук.
— Почему?
— В тоталитарной системе железной дороги, в которой я работал прежде, не принято было обсуждать какие-либо решения всенародно. Во времена советской власти вообще все обсуждалось, скажем так, кулуарно — мы были воспитаны именно в таком духе. Публичность воспринималась излишней. А городская газета что подразумевает? Что отныне все — на виду у всех. Непривычно. Но как бы там ни было, я согласился. Меня подкупило, в том числе, что Рафаэль Соломонович пришел с этим предложением именно ко мне. И через какое-то время мы уже обсуждали с ним детали: финансы, стратегию, как будет выглядеть газета… Вместе придумали концепцию первой полосы — сошлись на том, что на ней надо печатать много коротких новостных информаций, чтобы заинтересовать читателя, а наверху в центре размещать главный сюжет с большой фотографией.
— Так вот как родилась идея первополосного центрального сюжета… Не без вашего участия.
— И я рад, что первая полоса «Курьера» по сей день такая. Но это сейчас рад. А представьте мои чувства, когда, будучи мэром, я брал утром в руки очередной номер и видел на этой самой центральной фотографии переполненные мусорные баки или несанкционированную свалку в каком-нибудь дворе. Что делать? Скрипел зубами и звонил главам районов, где непорядок, спрашивал: «Газету видели?» А порой и мне звонили с таким же вопросом. В городе тогда проблем хватало, и большинство из них находили свое отображение на страницах «Курьера».
— Были моменты, когда вы жалели, что поддержали этот проект, который начал создавать, хм, некоторые неудобства?
— Были моменты, когда раздражался. Было, спорили с Рафом, нужна ли читателям такая откровенная правда? Но ни разу не пожалел. Более того, спустя какое-то время я искренне полюбил газету и люблю ее до сих пор.
— С приходом газеты в жизнь города что-то изменилось в вашем стиле работы как мэра?
— Практически на каждую планерку и рабочее совещание приходили журналисты «Курьера». И это ко многому обязывало. Потому что потом они возвращались в редакцию, рассказывали, о чем услышали, Гольдбергу, а он звонил мне. И первое время часто начинал с этого: «Все правильно ты, Степан Михайлович, говоришь и планы отличные строишь… Но скучно как-то». Скучно — вы подумайте! Я пытался возражать: да чего веселого может быть в обсуждении формальных хозяйственных вопросов?! А сам перед каждой планеркой стал придумывать интересный поворот темы. Хочется верить, что у меня получалось.
«Это ко мне»
— Помните, как увидели и пролистали первый номер?
— Eсли не ошибаюсь, в день выхода я его даже не видел, что называется, вживую. Видел только макет накануне, а в ночь на 3 октября 1993 года случилось то известное неприятное событие. Мне позвонили на домашний телефон. Конечно, ничего конкретного не сказали — в тот момент сложно было понять, что на самом деле происходит… Сказали, в Москве беспорядки. Что оставалось делать мне? Не спать же. Я оделся, пришел в мэрию, а здесь уже милиционеры с автоматами дежурят — на первом этаже, и на восьмом возле моего кабинета стоял вооруженный майор.
— А город спал?
— А город, действительно, как будто спал — на улицах пустынно, ни одного прохожего. Не думаю, что это было связано с происходящим в столице, просто в то время люди не рисковали выходить в позднее время из дома — разбойные нападения, бандитские разборки, парни в спортивных костюмах… Правда, в ту ночь не было видно и их. Когда я стоял у открытого окна моего кабинета и курил, увидел лишь одну фигуру. Она двигалась со стороны бывшего теперь уже драмтеатра. Человек по диагонали пересек перекресток, миновал елки, поднялся на крыльцо… Тогда-то я и узнал Гольдберга, сказал майору: «Это ко мне».
— Удивились?
— Более того, не нашел ничего лучшего, как задать Рафаэлю Соломоновичу глупый — как потом понял — вопрос: «Зачем?»
— И зачем же?
— Он ответил: «Увидел, что в окнах горит свет, понял, что тебе плохо, поэтому я здесь, с тобой». Кому-то это может показаться пафосным. Но факт остается фактом: Раф — первый человек, который без лишних раздумий пришел ко мне в ту тревожную ночь. И это нас связало на всю жизнь.
— Пришел. Что было потом? Курить? С Гольдбергом не покуришь…
— О да, он не курит. И принципам своим не изменяет даже в крайне волнительных ситуациях. Мы много беседовали, пытались понять, что происходит, к чему это приведет… Обсуждали, что делать, — и приняли решение собрать малый совет. Часам к пяти утра пришло осознание, что пора действовать. Я стал созывать людей — помощника Людмилу Михайловну Проводникову, Ольгу Петровну Векшину, Веру Валерьяновну Юрину, появился Николай Петрович Дербин, Виталий Леонидович Терентьев… Вот. В итоге все прошло. Многое стерлось из памяти, но самое главное осталось. Осталась и газета, которая появилась на свет в такой непростой момент.
— Кстати, о моменте. Спустя неделю — в следующем, втором по счету, номере «Курьера» — Рафаэль Соломонович написал в колонке редактора о том, что происходило в мэрии той ночью, и о том, что последовало за этим. Тогда, принимая его у себя в кабинете, вы понимали, что принимаете не просто друга, но еще и журналиста?
— Не думал об этом. Я вообще сомневаюсь, а журналист ли он.
— ?..
— В смысле, только ли журналист. По-моему, это, в первую очередь, умудренный практическим опытом философ. И если добывает жареное, то так, что ты и сам не замечаешь, как ему это рассказал. А коли уж рассказал, то это правда. И нет смысла брать свои слова обратно.
Любимый сын
— И очень отрадно, что у Гольдберга так много достойных учеников, которые разделяют и поддерживают его кредо. Писать правду — пусть и не всегда приглядную, но такую, которая действительно поможет что-то изменить к лучшему.
— Сейчас модно не верить средствам массовой информации. Мол, журналисты вечно врут. И в принципе понятно, откуда берется недоверие, — желтая пресса и все такое.
— Четверть века назад такой прессы тоже хватало. Помню ситуацию, когда мама попросила меня: «Сынок, оставь ты эту работу!» Спрашиваю: «Почему?» Вон сколько нехорошего про тебя написали, отвечает и показывает одну из желтых газет. Я пытался объяснить, что это неправда, а мама недоумевала: как неправда?! Eсли в газете написано, значит, правда! И сейчас, я вас уверяю, есть множество людей, которые верят написанному.
— И вы?
— И я. По крайней мере, газете «Тюменский курьер» я продолжаю верить. И полагаю, что на журналистах лежит огромный груз профессиональной ответственности — быть уверенным в каждом своем слове и отдавать себе отчет, что все написанное читают люди, которые доверяют прессе. Да, еще газеты читают чьи-то мамы — об этом тоже очень важно не забывать.
— Что для вас нынешний «Курьер»?
— Взрослый самостоятельный любимый сын. Знаете, это как с детьми — сначала тебе льстит, что ты их чему-то учишь, даешь им наставления и видишь, что они следуют твоим советам. А потом дети вырастают и принимают собственные решения, начинают жить отдельной от тебя жизнью. А ты все ищешь какие-нибудь, часто по-стариковски наивные предлоги, чтобы позвонить им, повидаться с ними.
— В этом смысле «Курьер» благодарный сын — всегда на связи. А вот все ли он — повзрослевший — правильно делает, на ваш взгляд? Может, по старой памяти хотели бы что-то добавить на его страницы?
— Да! Себя! Я очень скучаю по тем временам, когда мог часто общаться с горожанами со страниц газеты.
* * *
Что ж. Теперь, думается, у Степана Михайловича будет больше информационных поводов появляться на страницах «Тюменского курьера». Буквально через несколько дней после нашей с ним беседы стало известно, что он избран депутатом Тюменской городской Думы.
***
фото: Степан Киричук в редакции газеты «Тюменский курьер».