Записки школьного вожатого
Мне сказали, что могут устроить меня на любую другую работу в школе или вожатой коррекционного отряда.
Но в вожатые коррекционного отряда уже несколько лет из школьников никто не хочет идти, поэтому предложили все-таки подумать насчет другой работы. Я выбрала этот отряд.
Eсли честно, особо не вдавалась в подробности: знаю, что эти дети считаются трудными детьми. Так это вроде называется? Некоторые из них два года ходят в первый класс. С ними и правда трудно. Они могут закричать ни с того ни с сего, расплакаться, затопать ногами или надолго замолчать. Когда молчат — это хуже всего, потому что непонятно: может, ребенок вредничает, а может, обижен, чем-то расстроен или у него даже что-то болит. Слова из него не вытянешь.
С обычными хулиганами все ясно. Они делают всякие пакости, чтобы привлечь к себе внимание. С одним мальчишкой, который сейчас в моем отряде, я уже, можно сказать, была знакома до этого. Как-то во время учебного года он подбежал ко мне в школьном дворе после уроков, пытался задирать: ругался, плевался, хватал за рюкзак… Было не по себе: вроде и маленький — мне еле до локтя достает, и, кажется, смешно его бояться. Но очень уж агрессивный. Мало ли что придет ему в голову. Тогда за меня заступились одноклассники. Ну, как заступились — что они могли ему сделать?.. Подошли и сказали, чтобы шел отсюда, а то учителей позовут. Он еще и их, старшеклассников, матом обложил, не постеснялся. Вот уж не думала, что придется с ним еще когда-нибудь общаться.
Я когда в отряд пришла, он сразу сказал: «Помню тебя!» С вызовом так сказал. А после сончаса я его похвалила за то, что он кровать аккуратно застелил. Нет, он действительно ее здорово застелил — остальные-то как попало одеяла побросали. Так он глаза удивленно вытаращил. Наверное, его редко за что-то хвалят. Или вообще никогда не хвалили. Теперь слушается меня. Eще и бегает ко мне, жалуется на других: «А этот того-то обозвал!» Я говорю: «Можно подумать, ты всегда хорошо себя ведешь?» Дуется, не нравится ему, когда его в хулиганы записывают. Уже почувствовал, что хорошим быть тоже интересно. И когда хвалят — приятно.
А еще, пообщавшись с такими детьми, понимаешь, что мы многого про них… не понимаем. Вот, например, как-то мальчишка носился по классу, невозможно было его на что-то переключить, чем-то спокойным занять. Носился, носился, а потом резко остановился у настенного календаря и перевел рамку на сегодняшнюю дату, потому что — непорядок. Из нас никто и внимания-то не обращал, на какой там дате эта рамка стоит. А он, оказывается, над этим думал, хотя со стороны кажется, что он вообще ни на чем сосредоточиться не может.
Eсть еще дети, которые кричат. Не для того, чтобы напакостить, а потому что не могут не кричать. Случается с ними такое. Даже во время сончаса. Подойдешь к ним, чтобы за плечи обнять или одеяло, которое они с себя скинули, поправить, а они голову в плечи испуганно вжимают. Видимо, боятся, что их сейчас ругать будут. А я для себя решила, что ругать их не буду. Eсли, конечно, надо, чтобы они что-то сделали — обедать пошли или на занятие, — то буду настаивать на этом. Но какой толк ругать за то, что они такие, какие есть? С ними психологи, воспитатели работают — это другое дело.
А что могу я? Раз уж взялась за работу, которую никто до меня не хотел брать, то должна показать, что она ничем не хуже любой другой. И дети из моего отряда ничем не хуже. А вот то, что они беззащитные, — это да. Их вечно кто-нибудь из нормальных отрядов пытается задеть, обидеть. Точнее, из тех отрядов, что считаются нормальными. Но разве это нормально — доставать ребенка, который слабее и младше тебя?
Были мы в актовом зале на концерте, и одного из моих мальчишек другой мальчишка, который сидел сзади, настырно дергал, тыкал, бил по спине. А тот не отвечал, только сползал по креслу, чтобы до него было не дотянуться. Я честно дала время тому, что сзади, понять: нужно остановиться. Но он ничего не понял, пришлось вмешаться. Надеюсь, это поможет ему стать хоть немного лучше.
Вообще, мне кажется, что мы — дети — не можем быть сами по себе однозначно плохими или хорошими. Мы такие, какими нас умеют видеть другие.