Там, где города не слышно
Eсли идти здесь по проезжей части, на тебя никто не наедет — ни в прямом, ни в переносном смысле слова. Водители просто огибают пешеходов, потому что, во-первых, машин на этих улицах совсем не много — и никто никому не мешает. Во-вторых, тротуаров тоже мало, а кое-где их и вовсе нет.
… — Смотрите, не заляпайтесь — только что покрасили!
Это я набрела на какой-то открытый гараж-ангар на улице Шмидта, возле которого на столах-табуретках-мангалах лежат части большого кованого забора. Свежеокрашенного, как меня предупредили мужики, выглянувшие из ангара.
Говорят, что они — кузнецы. И спрашивают:
— А чего это вы фотографируете?
— Улицу.
— Пф, чего ее фотографировать?
— Ну, как… Уходящая натура и все такое…
— Куда уходящая?
— Не куда, а откуда. Когда-то этого частного сектора, наверное, не станет.
— Так вы что-то знаете?! — запереживали мужики.
Но, правда, раскурили по сигарете и быстро успокоились, потеряв ко мне как к возможному носителю важной для них информации всякий интерес. Может, поняли, что я просто так ляпнула про уходящую натуру. А может, им лень обсуждать что-то такое, над чем они пока не думали и думать не хотели бы. Сейчас же стоит дом с гаражом, в котором они могут работать, — и ладно!
Здесь вообще все как-то очень лениво и медленно по сравнению с суетой большого города. На улице Николая Чаплина эта суета еще ощущается, а стоит свернуть на улицу Шмидта, дойти по ней до Союзной, и как в киселе плывешь. Воздух сгущается, движения замедляются. Тихо и безлюдно, а оттого странно.
— Чего ж вы, окаянные, носитесь так? — пеняет сухонькая старушка двум пацанятам, скорее всего, внукам.
Пацанята точно не местные — наверное, их привезли к бабушке на выходные. И они, зараженные гиперактивностью города, не дают теперь старушке покоя. Уговорили выйти с ними со двора на улицу, визжат, кричат, рассыпаются в разные стороны, как горох, по-детски вызывающе диссонируя с общей сонной обстановкой.
Сворачиваю от них за угол, кажется, на улицу Сибирскую. Не знаю, запуталась, да и неохота запоминать.
— Здрасьте, — говорю дяденьке, который раскидывает снег возле дома.
Почему-то здесь хочется говорить именно «здрасьте«. Чутье меня не подводит.
— Здрасьте, — улыбается дяденька. И без перехода продолжает:
— Вон снега сколько. В прошлые-то годы его вывозили не только с дороги, но и с обочины. Сейчас рабочие говорят, что им соляры мало выдают. Поэтому, вроде, и не справляются с прежними объемами. А вы местная или так?..
— Так. На мойку приехала, жду вот.
— На ту или вон на ту?
— Вон на ту.
— Эта хорошая, да. На другую не ездите — там как попало моют.
— Спасибо! А про снег, наверное, надо позвонить куда-то, — встрепенулась я, на миг выныривая из киселя и вспоминая, что, вообще-то, журналист и мне вечно надо куда-то звонить, что-то решать, за кого-то хлопотать.
— Да вы что! Не надо никуда. Скоро все и так растает, — неожиданно легкомысленно отреагировал мой собеседник.
Облегченно погружаюсь обратно в кисель: и правда ведь, скоро все само растает. Eще немного и я бы окончательно поддалась очарованию этого частного сектора, отрешившись от надоедливой суеты того города, что за улицей Чаплина.
Но меня кинулись искать мойщики: машут из-за угла руками, поторапливая вернуться. Оказывается, им надо было перегнать мою машину с одного поста на другой, а я ушла с ключами, и какой-то мужик на огромном внедорожнике из-за меня не успевает помыть его. Поэтому нарочито обиженно и осуждающе пыхтит, пока я виновато плетусь к своей машине. Такому-то и «здрасьте» боязно сказать.
***
фото: Прогулка по частному сектору улиц Шмидта, Союзной, Сибирской…;;