Король Французский на паркете играет в шахматы с шутом…
События прошлой недели в Москве (экстренное освобождение «лефортовских сидельцев») шокировали своей внезапностью и молниеносностью многих политиков и наблюдателей. С одной стороны, происшедшее производит впечатление совершенно грубой провокации, а с другой — тонко разыгранной шахматной партии.
Специалист в правоохранительных делах, с которым я беседовал вчера, уверял, что ничего «из ряда вон» не произошло. Что всё соблюдают закон, что все действуют в пределах обозначенных полномочий. И что я сам недавно напоминал в своей колонке о том, что Греция и Испания приняли законы об окончании гражданской войны и тем самым вселили мир в души и страны.
Все так. Но отчего же так нехорошо на душе? Отчего же нет уверенности, что акция, предпринятая по инициативе Госдумы, принесет спокойствие? Отчего же не проходит опасение, что смута и непримиримость еще более обострятся?
Я пытаюсь отыскать аналог случившемуся в мировой истории. Не могу, например, представить, чтобы первое германское послевоенное правительство, которое сформировал Конрад Аденауэр, начало с того, что открыло двери тюрьмы Шпандау и выпустило на волю людей, осужденных Нюрнбергским трибуналом.
У меня складывается впечатление, что в стране по-прежнему решается вопрос о власти.
Конституция ограничила право думских депутатов вмешиваться в решения исполнительной власти. А так хочется чего-нибудь решающего! И депутаты пожелали заменить собою судебную власть.
Зачем ждать открытого процесса по делам октября 1993 года, который ленивая российская Фемида может затянуть? Можно вынести вердикт самим и освободить, в частности, тех, кто нападал на Генеральный штаб, кто посылал штурмовиков в Останкино.
Сейчас почти невозможно дать простое объяснение случившемуся. Было ли это ловушкой и кто в нее попался? Судя по публикациям и телевизионным интервью, представительная власть даже не предполагала, что лефортовские сидельцы будут так быстро, без обычных проволочек, освобождены из тюрьмы. Стремительная отставка Генерального прокурора Казанника, которого не обвинишь в том, что он испугался содеянного либо ответственности за него, скорее напоминает попытку вывести из-под возможного удара общественности главного исполнителя акции.
Для чего? Чтобы показать: вот она какая — Дума!
Или наоборот — Дума теперь вправе тыкать пальцем: вот-де исполнительная власть, разве ей под силу что-либо исполнять?
Вслед за Казанником поспешно уходит в отставку под ничего не объясняющим предлогом (болезнь жены) Николай Голушко, директор Федеральной службы контрразведки. Уходит, не закончив реформирование Министерства безопасности, не завершив создание службы контрразведки.
Я включаю телевизор и вместо объяснений слушаю Сергея Филатова, руководителя администрации президента. Сергей Филатов, когда-то боровшийся с целым Верховным Советом; лепетал что-то такое: «Мы-де не знали, что может случиться… может быть, разберется новый генеральный прокурор… о последствиях должна позаботиться Государственная Дума».
Можно быть недовольным властью. Но быть довольным такой пропастью безвластия, которая обнаружилась в последние дни, — нельзя.
Один из специалистов, много лет проработавший в милиции, сказал, что случившееся больше всего напоминает ему холодное лето 1953 года. По непредсказуемости последствий.
Стихи Александра Агнивцева, строчка из которых вынесена в заголовок, заканчиваются довольно трагично — «… и пешки сняли короля».