Нержавеющий завод
Голова
Директор завода представлялся мне непременно тучным, с одышкой, пожилым, багроволицым, с трубным командным басом. Действительность приятно похоронила мои ожидания. Геннадий Торопов довольно строен, не стар, смугловат и тембр голоса имеет приятный. По образованию инженер-механик. На завод пришел в 68 ом. Карьеру начинал мастером.
Идем ко дну,..
Наш разговор о том, как живет и чем дышит сегодня тюменское производство, начинается в приемной.
— Как вице-президент ассоциации машиностроителей области могу ответить: едва живет, еле дышит.
— Но завод медоборудования считается одним из самых благополучных в городе. Это правда?
— Сводим концы с концами. Пока. Ситуация сейчас такая, что рано или поздно пойдем ко дну. Кто-то раньше, кто-то позже.
— И вы?
— Мы — не исключение. Разве что тонем медленнее, чем другие. Живем без кредитов. Налоги на производство тяжелы. Инфляция дикая…
Настроение бодрое
— И все же, Геннадий Васильевич, недавно я побывал в фирменном магазине завода медоборудования и был приятно поражен тем, что на прилавках царствуют не заморские товары, а вещи для домашнего обихода: автоклавы, коптильни, печи для сауны и для бани.
Директор вместо ответа раскрывает каталог:
— Пожалуйста. В прошлом году освоили электроводонагреватель на 25 и 50 литров. Электрокотел. Пора от ТЭЦ переходить к индивидуальному отоплению частных домов, чтобы не терять тепло попусту. Освоили выпуск ТЭНов, тележек для дач, маслосбоек, полиэтиленовых скатертей… Металлические двери, баки для погребов, решетки оконные, пленка для теплиц. Что только не изготовляем, чтобы сохранить рабочие места. С немецкой фирмой договор заключили — делаем для них емкости из нержавейки. Кухонные наборы для хозяек освоили.
Мы покидаем приемную и сталкиваемся с одним из посетителей. Беседа предстоит не из приятных. Директор убеждает рабочего, что напрасно он сам отказывается платить профсоюзные взносы и других уговаривает. Больные заводчане могут остаться без санаторного лечения. Этот разговор продолжится, видимо, уже позже, а пока…
Галопом по Eвропам
Что можно увидеть на большом заводе за 20 минут? Это эффект, близкий по ощущениям к быстрому бегу по Эрмитажу. Сначала прошусь в жуткое место. Рассказываю директору о слухах, что якобы здесь работает источник вредной радиации.
— Работает, — подтверждает Торопов, — и не только установка для радиационной, но и газовой стерилизации. Так что страшных мест два, а что касается вреда, увидим на месте.
Быстрым шагом идем из цеха в цех. Чистота. Народу немного. Перемигиваются ЭВМ. Вижу, как лента нержавейки превращается в полую трубку, трубка постепенно вытягивается, уменьшаясь в диаметре до параметров, необходимых для изготовления иглы. Вижу мельком, как промывают заготовки медлительно-точные манипуляторы роботов. Вижу новый цех для выпуска катетеров — продукции, освоенной недавно. Цех облицован мрамором, здесь все сверкает, без шума и стука работает малолюдная замысловатая техника конца XX века.
— Чище, чем в операционной, — говорит директор, показывая образцы новой продукции, — 49 видов катетеров будем изготавливать и одноразовые мочеприемники. Продукция, сами понимаете, нужная.
На вопрос о дальнейших планах отвечает: «Коммерческая тайна, но на месте останавливаться не собираемся. Это сейчас убыточно».
Страшное место N 1
Мы рядом с установкой для газовой стерилизации продукции.
— Конечно, окись ацетилена ядовита, — признает Торопов, — но давление в камере меньше, чем снаружи. Eсли допустить, что установка разгерметизируется, произойдет не выброс, а подсос атмосферного воздуха. Использованный газ сжигается в специальной печи. Вот она. Так что технология исключает ЧП.
Мы выходим из цеха. Возле установки для сжигания ядовитого газа я опасливо принюхиваюсь.
— Это от соседей, из КСК, кислотой попахивает, — «успокаивает» меня глава завода. Продолжаем марафонский бег по территории. В стеклянной переборке одного из цехов замечаю надутый полиэтиленовый мешок. Он прикреплен к отдушине и служит своеобразным индикатором давления. Дело в том, что для создания абсолютной чистоты в помещениях происходит 20-кратный обмен воздуха, который нагнетается через бактерицидные фильтры. Чтобы воздух цеха не смешивался с атмосферным — давление в помещениях чуть выше, чем на улице. Об этом и «сообщает» мешок.
Страшное место N 2
Направляемся к страшному месту N 2. Издали угрожающе желтеют треугольные знаки. Это участок гамма-стерилизации игл. Начальник участка Владимир Дамаскин охотно берет на себя обязанности гида. Цех большой, словно склад или храм. Вместо иконостаса — внушительных размеров махина, лабиринт неопределенного архитектурного стиля, куда в специальных контейнерах отправляются ящики с иглами. Внутри лабиринта за полутораметровыми стенами из бетона трудится «минотавр» — источник радиации «Кобальт-60». Это он истребляет все микроорганизмы на одноразовых иглах — единственном надежном средстве от СПИДа, гепатита и т.д.
— Eго особенность заключается в том, что не возникает остаточной радиации, — объясняет Владимир. — Eсли вы приблизите какой-нибудь предмет к урану, например, этот предмет сам становится источником радиации, «заражается». Кобальт лишен этой неприятной особенности.
В доказательство Владимир берет дозиметр и при мне производит замеры в разных местах. Возле входа в лабиринт на шкале 400 микрорентген — порядочно. В трех метрах от установки шкала показывает всего 30 микрорентген/час! На улице уже естественный радиационный фон от 8 до 15 микрорентген. Поэтому непосредственная опасность для человека возникает только внутри камеры. Но попробуй войди туда — на входе стальной лист. Только наступишь ногой — срабатывает автоматика и радиоактивное «чудовище» прячется в свинцовое убежище в полу. В окружающую среду установка не выбрасывает ничего, кроме озона.
— Так вы еще и латаете озоновую дыру? — интересуюсь у гида.
— А как же! Мы такие.
Не знаю, как со здоровьем, но с чувством юмора у Дамаскина все в порядке.
Повелитель «минотавра»
— Работа у нас, конечно, вредная, — продолжает экскурсию Владимир Дамаскин. — Мы 12-процентники. Максимум — 24 процента — это на АЭС.
— Значит, вы где-то посередине? — спрашиваю.
-Выходит, так, — соглашается гид. — Во всяком случае, через 10 лет мне разрешается выйти на пенсию. Работаю здесь два года. Обещали квартиру. Жду. Скоро новый дом будут сдавать.
Интересуюсь, женат ли повелитель «минотавра». Владимир понимающе улыбается, заставив меня смутиться.
— Женат. И дети есть. Нормальные — не мутанты.
— А зарплата?
— Хватает … на еду. Чтобы что- то купить — нужно что-то не есть. Но платят регулярно. И в отпуск никого в этом году не выгоняли, как это было в позапрошлом году. Правда, работаем на треть мощности. Хуже иголку стали брать.
Эта новость для меня звучит неожиданно. У всех на слуху трагические случаи заражения детей СПИДом. Непохоже, чтобы рынок насытился одноразовыми шприцами настолько, чтобы прекрасно оснащенный современным оборудованием завод вынужден был для собственного выживания изготовлять еще и кухонные наборы.
Финальные размышления дилетанта
Покидаю завод, оглядывая напоследок аккуратные корпуса, опрятную территорию, где ощущается хозяйский догляд. На площади перед административным корпусом мне в спину смотрит с постамента каменная пара, туманно символизирующая связь науки с производством. Сегодня для меня эта абстракция неожиданно обрела живую плоть в образе «нержавеющего» завода, оснащенного электроникой и автоматикой на европейском уровне.
Казалось странным: почему обеспокоен директор? Какая болезнь затаилась в корпусах производственных колоссов сегодня? Может быть, имя ей — экономическая политика, не признающая разницы между торговцем и производителем? Не знаю. Говорят, что не поддающийся излечению СПИД тоже проявляется в организме только через 10 лет.
***
фото: