Письма о мертвых
Итак, мы начали и публикуем третий список Книги расстрелянных-. Список самый короткий, но не менее страшный, чем перечень тех, кого расстреляли в бывшем Доме НКВД в Тюмени, в этом полуразрушенном ныне и ожидающем своей участи особняке, который успел послужить и студенческим общежитием тюменского пединститута*.
Сегодня я хочу рассказать только об одной судьбе из салехардского списка мертвых. Собственно, рассказывать буду не я, а письма, полученные мною от сына одного из расстрелянных.
Письмо первое
…Мой отец Абраменко Яков Дмитриевич, рождения 1899 года, уроженец села Капустин р Нижне-Волжской области. Последнее место работы — плотник рыбозавода в поселке Новый Порт Ямальского района Тюменской области. Он арестован Ямальским РО НКВД 4 октября 1937 года, осужден 3 января 1938 года, расстрелян 19 января 1938 года в г.Салехарде, реабилитирован 13 июля 1957 года — является жертвой сталинских репрессий.
Вышеназванные данные об отце присланы мне управлением комитета государственной безопасности по Тюменской области 15 мая 1990 года за N 10/5-375.
Меня волнует вопрос: внесена ли фамилия моего отца в «Книгу расстрелянных»? Каким образом достать эту книгу после ее опубликования и что для этого надо? И другой вопрос очень волнует: где в Салехарде похоронен мой отец?
Дело в том, что с 1933 года по 1968 год я жил на Ямале, с июля 1937 по июль 1941 года учился в Салехарде и окончил Салехардский зооветтехникум, а с 1962 по июль 1968 г. непосредственно работал в Салехарде. Следовательно, город знаю хорошо. В заметке «Спустя полвека — не забыты», которую мне прислали, написано, что захоронены расстрелянные под полом клуба НКВД…
В пору студенчества, естественно, мы, молодежь, бегали по клубам. «На танцы», как тогда говорили. Проводили вечера в клубах затона, консервного комбината, торгового училища, в педучилище, в средней школе, в нашем техникуме, конечно, но клуба НКВД я не помню.
Не помню! А был ли он? Eсли и был, то только во дворе милиции, а туда нам хода не было. Все постройки во дворе старой милиции сохранились. Постройки двора я знаю хорошо, камеры — тоже. И предполагаю, где, в каком помещении могли совершаться эти гнусные преступления, «чтобы не долбить могилы в промерзшей тундре», как пишется в заметке.
Я предлагаю возможный вариант. Место расстрела заключенных — конечно, тюрьма, место захоронения — территория тюрьмы. Вероятнее всего это место — под полом высокого, узкого и мрачного здания старой тюрьмы.
Нас, студентов, отцы которых сидели в салехардской тюрьме по ул. Ленина, было не так мало, и мы носили передачи своим отцам — махорку. Видели их на строительных лесах (шло расширение «жилплощади» для заключенных;, видели в колоннах, когда водили их в баню (один-два раза) и вдруг в конце декабря 1937-го и первой половине января 1938-го года, когда новая тюрьма была достроена, заключенные куда-то стали исчезать, передачи уже не принимали.
«Выбыл!» — был ответ. Ходили слухи, что их увезли в Омск. (В декабре в Омск? На чем?). Другие говорили, что угнали по этапу через Лабытнанги в Воркуту. Но почему никто ничего не заметил ни в Лабытнангах, ни в Салехарде? Сделали это тайно? Но родственники заключенных были бдительны, дежурили по ночам. Я знаю: за тюрьмой, за действиями охраны и милиции следили не хуже, чем милиция следила за нами. Нет, этапа не было. Просачивались глухие слухи о расстрелах в тюрьме. Глухо, потому что в те страшные времена …Боялся брат родного брата, Сосед соседа, сын отца. Всяк в каждом видел супостата, На лучший случай — подлеца…
Где же расстреливали заключенных? И Салехард-то в те времена был с горсточку! Сохранить тайну мог только высокий забор милиции и стены этого мрачного сооружения, похожего на конюшню. Примеры захоронения во дворе милиции есть. Вспомните Колпашево Томской области.
В заключение еще раз прошу сообщить о возможности приобретения «Книги расстрелянных».
С уважением П.Абраменко
Письмо второе
Здравствуйте! Ваше письмо я размножил и разослал своим братьям и сестрам — в Астрахань, Рыбинск, Москву, Тернополю а суть письма — друзьям, родственники у которых арестованы в Салехарде и расстреляны в Тюмени. Эти мои друзья живут в низовьях Волги, почти у самого Каспия. Я ждал, может, сообщат что-нибудь ценное.
Признаться, все они разочаровали меня. Они все моложе меня и жили в Новом Порту до 1939 года, а самые младшие — до 1945 г. К тому, что знаю я, они добавили мало.
Пишу на ваши вопросы о расстрелянных в Салехарде только самое достоверное.
1. Абрамов Яков Дмитриевич, уроженец села Капустин Яр Нижне-Волжской губернии. Отец — потомок украинцев-чумаков, переселившихся в Капустин Яр в поисках лучшей доли в первой половине XVIII века. Он очень хорошо пел и был, как говорят, заводилой по песням не только на праздничных застольях.
2. Абакумов Илья Сергеевич, из села Замьяны Астраханской губернии.
3. Байжанов М.З. и Бондаренко Я. И., должно быть, уроженцы Астраханской губернии, так как Астраханская область была образована только 27 января 1943 года.
4. Неболсин А.И., уроженец села Камызяк — правильно.
5. Поляков К.С., Хазовы Л.Я. и Я.Л., уроженцы села Каралат (написание Каралад, Каролад — неправильно).
6. Откуда взялось название «Берючая Коса» — пока не выяснил.
… Что я могу сказать о перечисленных в письме жертвах тех мрачных времен? К сожалению, очень мало. Многих я знал и даже теперь отчетливо представляю (Ваше письмо помогло в этом). И это почти все.
Все они — отцы или старшие братья моих товарищей по школе, по улице. Вот, например, Абакумов Илья Сергеевич. Это был крупный мужчина с красивым и волевым лицом и пышной волнистой шавелюрой на голове. И все. О сыновьях его, Михаиле и Владимире, мог бы рассказать значительно больше. Оба они вернулись с фронта, оба были ранены. Воевали, видимо, хорошо: имеют много боевых наград, после войны работали в Салехарде.
Жидковы — отец и сын. Младший Жидков — Алексей — учился в том же зооветтехникуме, что и я, воевал, вернулся майором, работал после войны в Тюмени военруком, давно пенсионер. Живет в Тюмени.
Поляков Константин помнится тем, что карманы его пиджака всегда были полны конфет, и он, возвращаясь с работы, как бы случайно ронял их на дощатые тротуары. За ним всегда увивались ребятишки. А вот Неболсин Герман однажды повесился в своем складе на мереже. Висел, наверное, долго, но мягкая петля спасла его. Eго сняли, и он долго жил с распухшей шеей, терпеливо сносил смех и шутки в свой адрес. Причину, толкнувшую его на самоубийство, я не знаю, не помню. Наверное, это жест отчаянья, на который его толкнула ссылка.
Фомин Алексей Игнатьевич. Высокий и тощий мужчина. Мы, дети, любили бывать у него на рыбозаводской конюшне и смотреть на лошадей (крестьянские же дети!). Он разрешал нам помогать ему ухаживать за животными… Вот такие воспоминания. Чувствую, что Вам надо совсем не то, но, увы!..
8. Фотография отца. Нашел одну у брата в Тернополе. Отец сфотографировался в 1917 или в 1918 году, кажется, накануне ухода в Красную Армию. Карточка плохо сохранилась. Других, более поздних, нет. Да вряд ли они и были.
9. Среди тех, о ком вы спрашиваете, нет фамилии Олехова Василия. Это отец моего товарища по школе и по техникуму, Олехова Михаила Васильевича. Eго отец сидел в салехардской тюрьме вместе с моим отцом, и мы носили им махорку, видели их вместе на строительных лесах тюремного здания, которое они строили. И исчезли они одновременно. Михаил живет в Тюмени, я с ним переписываюсь.
10. Всех новопортовцев, арестованных в октябре и в конце сентября 1937 года, содержали в специально освобожденном бараке около конюшни до полного становления льда в бухте(водного сообщения с Салехардом уже не было), а затем погнали пешком в Яр-Сале, потом до Салехарда — 500 километров! А много ли их было и кто? Вы знаете больше меня, у Вас картотека и даты ареста в карточке есть.
Рафаэль Соломонович! У меня к вам целый ряд вопросов, на которые хотелось бы получить ответы.
1. Eсть ли в Вашей картотеке Макеев Христин Прокопьевич, уроженец д. Сесеново Омской обл. Родился 10 марта 1888 года, русский, беспартийный, образование начальное, ссыльнопереселенец, моторист салехардского консервного комбината, арестован Ямало-Ненецким окротделом НКВД 4 ноября 1937 года и расстрелян 19 января 1938 года в Салехарде. (Из сообщения Управления КГБ СССР по Тюменской обл. и газеты «Красный Север» N 44 за ноябрь 1989 г.). Дело в том, что Макеев X. П. — отец моей жены и выходит, что отцы наши познакомились задолго до нашего с женой знакомства и легли в один и тот же день в одну могилу. Горькая ирония судьбы!
2. Eсть ли в Вашей картотеке Алтуфьев Василий (а может, и сын его Петр Васильевич). Они новопортовские. Сын Алтуфьева- старшего живет в Астрахани, мой товарищ детства, и я бываю у. него.
3. Eсть ли в Вашей картотеке Зенковский Григорий Моисеевич, Зенковский Моисей Александрович, Слепнев Алексей Капитонович? Это салехардцы. Расстреляны в Тюмени. Они — родственники моих друзей, проживающих в настоящее время в низовьях Волги.
Письмо третье
… Высылаю Вам фотографию своего отца Абраменко Якова Дмитриевича, с печальной и трагической историей жизни которого Вы немного знакомы. Эта фотография сделана с портрета, написанного местным умельцем с очень давней и очень малой фотографии 1918 или 1920 гг., увеличить которую наше фотоателье отказалось. Конечно, это фото несколько отличается от оригинала. Но тем не менее выражение глаз, склад губ передает точно. Поэтому я и решил ее выслать Вам, так как другой подходящей более пока нет.
Мне кажется, что эти письма достаточно полно отвечают на вопрос — кому нужны списки, которые вот уже год печатает наша газета?
Они нужны, в первую очередь, родным, которые полвека вынуждены были скрывать, что в их семьях были «враги народа». Они нужна нам всем, чтобы мы могли себе ясно представлять, к чему могут привести ошибочные шаги в таком неустойчивом нашем настоящем. Ни бог, ни царь, ни герой не сделают невозможным повторение страшного пройденного. Только закон. Только наше общее решение. Поэтому мы должны помнить об этой странице нашей истории.
* Пока мало известно о будущем этого зловещего строения на центральной улице Тюмени. Говорят, что его не то передали, не то продали одной из коммерческих структур, близких к концерну ЛУКойл. Говорят, что там предполагают устроить шикарный офис. Об этом печально думать. Дом скорби станет домом шика и блеска, домом, где будут вращаться деньги. Справедливо ли это перед памятью павших, перед памятью несправедливо убиенных?
В нашем городе до сих пор нет ни одного памятника жертвам большого террора. Ни на месте расстрела, ни на месте их тайного захоронения. Я думаю, что самое лучшее — разрушить дом, где совершались преступления против народа. Тем более что он уже и так наполовину разрушен, как будто над ним висит проклятие. Пусть останется зеленая лужайка и простой камень в память о бесчисленных жертвах…
***
фото: