Средь несчастий и горя ангел руку протянул
Продолжение. Начало в №№ 36, 39, 40, 42, 45, 46, 50, 52, 56, 58.
Недавно мне захотелось посетить мои родные места на улице Герцена. На автобусе № 25 я доехала до остановки, ранее называемой «Драмтеатр», затем переименованной в «Улицу Герцена», а позже в «Улицу Смоленскую», хотя до нее топать и топать. Повернула за угол — и все такое громадное, несуразное окружило меня. Для помпезной Городской площади снесены кварталы улиц Герцена, Урицкого и часть улицы Ленина, их уже никогда не увидишь.
Недалеко от угла улицы Первомайской стоял красивый дом с парадным крыльцом, с большим палисадником, где цвела сирень. Там жила семья уважаемого человека Павла Ивановича Сазонова (1900-1987 гг.), хирурга, заслуженного врача РФ, основателя медицинской династии Сазоновых-Полуэктовых. Будущий хирург родился в деревне Березовка Тобольской губернии восьмым ребенком. На перекладных добрался до Перми, где в 1929 году закончил медицинский факультет и был направлен в Тюмень. В годы войны работал хирургом в эвакогоспитале № 1498. Оперируя раненых, он разработал методику костнопластических операций, которые помогли избегать ампутации. Лечился у него мой дядя Андрей, который пришел с фронта с раздробленной стопой. Сколько делал ему Павел Иванович пересадок, операций, — но ногу сохранил, хотя решение всех комиссий сводилось к ампутации.
После войны Павел Иванович Сазонов работал заведующим хирургическим отделением областной больницы, первым в Сибири сделал операцию на сердце. Eго дети тоже стали врачами.
Я помню, как ломали его дом, как падали и соседние дома — и тот, из которого выбегал тот парень с ведрами, едва завидев меня у колонки… Пошел под снос и каменный дом с магазинчиком, в народе его называли «каменушкой», где продавали хлеб, всегда свежий, так как пекарня была рядом на улице Урицкого. Такой хлеб мы обожали есть с осенними арбузами, как правило, астраханскими и недорогими, 20 копеек за килограмм.
…Сейчас много говорят о памяти Владислава Крапивина, но как объяснить, что четыре дома на улицах Грибоедова, Герцена, Смоленской и Нагорной, тесно связанные с именем писателя, были снесены еще при его жизни? Так же был разрушен дом его дяди Бори, на углу улицы Герцена, где Крапивин проводил много времени (фактически жил там). В рассказах Крапивина часто упоминается высокий тополь, что был у них во дворе, и видно его было даже с улицы Грибоедова — тополя того уже нет, как и дома. Сейчас на месте дома Крапивиных возвышается многоэтажное здание, где недавно располагался ВТБ, но в последний приезд я уже не увидела ярко-синих букв на крыше — офис закрылся.
Крапивин в книге «Шестая Бастионная» с любовью описывал улицу Герцена — все эти домики с затейливыми крылечками, кружевными дымниками на печных трубах, с резными воротами и, конечно, домик с венецианскими окнами, которых сейчас нет, как нет и домиков по всей улице. На Герцена осталось два тополя: один у снесенного дома № 22, но он не так стар, и еще у дома № 37 на улице Герцена, который в 2017 году разрушили, а тополь решили считать крапивинским и сохранили, он растет на самой обочине.
…И вот я в бывшем дворе моего детства, ничего родного нет, кроме одиноко стоящего домика семьи Хацкелевичей. Ни одного человека, тем более голосов и смеха детей, несколько кривых измученных деревьев. Дом быта, который когда-то уничтожил наш адрес и двор, стоит криво поперек улицы. Почему его не могли поставить прямо, ведь место было? Криво стоящие дома, разрывающие улицы, это обычное явление для Тюмени. Дом быта превратился в кучу контор за забором с охраной. Вместо нашего дома выстроили каменный каземат — может, его жильцы и довольны квартирами — самый центр! -но такая пустота кругом.
Вспоминаю наш бушующий жизнью дом: в нем жили и работники прокуратуры, как семья Гусенковых, которые первыми уехали в благоустроенное жилье на улицу Холодильную; были потомки дворян, как Лариса Порфирьевна Анисимова — в такие трудные годы они с дочерью приобрели невиданный для нас инструмент пианино, и их Светочка закончила Свердловскую консерваторию после нашего музыкального училища, стала видным концертмейстером.
Жила в нашем доме дочь польского ссыльного Eлизавета Краковская, она мало с кем общалась, но со мной иногда заводила разговоры — рассказывала о своей работе прачкой в богатой семье, о безукоризненной чистоте белья, которой она добивалась без всяких моющих средств. Она воспитывала внука Юрия, а где была ее дочь, никто не знал. Юрия она определила в железнодорожное училище, что было на улице Герцена за театром, там учились почти все ребята из нашего двора. Обучение было бесплатным, будущим железнодорожникам предоставляли трехразовое питание, летнее и зимнее обмундирование, а по завершении учебы — работу в депо или на станции. Такие условия привлекали бедную послевоенную молодежь. Жила в доме в одной из кухонь на первом этаже Розочка с малолетним сыном. Все ее звали Розочка, она нигде не работала, не копала грядки в огороде, не мыла полы по графику, жила весело, к ней приходили братья, которые были криминальными личностями и чаще находились в тюрьме, чем на свободе. Однажды я шла к подруге на улицу Парковую, где жили в стандартных домиках машинисты с семьями, и, увидев издалека одного из братьев, сильно испугалась. В голове возникли страшные мысли; от них едва живая, я шла ему навстречу. Когда мы поравнялись, он поздоровался и приподнял кепку… Так про эту Розочку потом выяснилось, что она контачила с цыганками, которых оповещала о жизни каждого из соседей по дому, чтобы цыганки им потом рассказывали про прошлое и наговаривали будущее более-менее правдоподобно, собирая плату, да еще подворовывали и, вероятно, делились с Розочкой.
Не знаю, кто нам выделял землю, но большинство семей из нашего дома сажали картошку на полях за железной дорогой, за мостом. Ходить по нему я боялась, мне казалось, что тоненькие доски сломаются и мы провалимся. Часто, если не спится, вспоминаю случай, когда я, сестренка и тетя Клава шли после окучивания картошки по шпалам домой, я и Лена по рельсам, тетя рядом. Дул сильный встречный ветер, я ничего не слышала, не чувствовала колебаний рельсов, но кто-то сильно (полагаю, что ангел-хранитель) повернул мне голову, и я обомлела: что-то черное, страшное было в нескольких шагах от нас, я вскрикнула и соскочила в сторону, меня обдало жаром и едким дымом. Мимо пронесся состав с пронзительным свистком, который еще долго не затихал, я не знала, где Лена и тетя. А они были по другую сторону состава, тетя плакала, и мы от испуга еще долго сидели на траве подальше от линии. Я думаю, как переживал машинист, видя двух девочек на рельсах, которые не слышат гудка, всю жизнь молю у него прощения.
Жила у нас на первом этаже скромная, тихая женщина, звали ее просто Шура, а для нас, детей, как полагается, она была тетей Шурой. Работала она официанткой в ресторане «Сибирь», мне как-то не верилось, что она официантка, так как в моем представлении официантки должны быть молодыми, улыбчивыми и красивыми. Когда я была уже студенткой, меня впервые пригласили в ресторан.
Я чувствовала себя и без того неловко, но совсем растерялась, когда в зале нас встретила тетя Шура. На мое смущение она отреагировала и посадила за столик, который стоял в углу за печью, и никого к нам не подсаживала. Ресторан «Сибирь» был украшением всего квартала, вход в него был с улицы Дзержинского (бывшей Садовой). В ресторане до самого его разрушения сохранялись голландские печи и лепнина в зале. Внутреннее убранство было красивое, производило впечатление. Как жаль, что этого ресторана уже нет и нельзя полюбоваться архитектурой здания — как говорят мастера, игрой камня. Ресторан «Сибирь» находился в бывшем магазине хрусталя и лампы купца Шитоева, который арендовал помещение у купца Гилева.
В начале 70-х годов министерство рыбной промышленности выдвинуло идею строительства крупных магазинов «Океан» во многих городах тогдашнего Союза, в этот список попала и Тюмень. В магазинах «Океан» должна была быть свежая, соленая и копченая рыба, морские деликатесы и много рыбных консервов, кроме того, помещения должны отличаться оригинальным дизайном.
В 1971 году принято решение, что магазин «Океан» должен стоять на месте купеческих магазинов; начался их снос, ломали машинами, долго и упорно, так как старая кладка не поддавалась ручной разборке. Не помню, кто в ту пору руководил Тюменью, но явно человек далекий от культуры и не ценивший архитектурное наследие города. Проект «Океана» разработал архитектор Отраднов, и вот здание, представляющее обычную коробку с небольшим выступом для магазина, водрузилось на месте исторических домов. В одном из интервью сам архитектор с сожалением признался, что с этой постройкой натворили что-то ужасное. Неужели в Тюмени не нашлось другого места для магазина и надо было уничтожить целый квартал красоты и истории?
…Я все стою в бывшем нашем дворе, в котором всегда было шумно и весело, зимой катанье на коньках, каток заливали сами. Я помню, как забегала в подъезд и меняла валенки с коньками с одной ноги на другую, если ослабевали завязки, которыми были прикручены коньки. Летом тоже была масса игр, в конце пятидесятых у многих стали появляться велосипеды. Парни обычно катали на раме девочек, которые им нравились, и мне так хотелось прокатиться, что однажды я решилась попроситься к одному тихому скромному мальчику. Он посадил меня на узенькую раму и мы поехали, но дорога была не асфальт, меня трясло на кочках, на поворотах чуть не падали, он сзади пыхтел и я не могла дождаться, когда мы возвратимся к дому. Позднее я спросила маму, могла ли она купить мне велосипед в ту пору, и она ответила, что да. А я не решалась ее попросить, полагая, что эта покупка нам недоступна. Зато у нашего сына были велосипеды всех марок, начиная с трехколесного — так же обожают велосипеды мои внуки.
Я стою и сожалею, что нет дома, где жила моя подруга Люся с мамой Ольгой Николаевной. Их дом был не так многолюден, как наш, некоторые семьи занимали целую квартиру, как семья Кочневых: глава семейства работал специалистом на ТЭЦ-1, с ним жили жена, дочка Вира и бабушка, худенькая, подвижная, с мелкими кудряшками на седой голове. Вира тоже была кучерявая, у нас не было обзывалок, но над ней иногда подтрунивали, говоря: «Вира, майна». Семья Кочневых позднее переехала в дом, где сейчас сквер Энергетиков. Вира закончила мединститут в Свердловске, устроилась в Москве и перевезла всю семью к себе. Над ними жила тетя Лиза с сыновьями, которая продавала клюкву. Жил на первом этаже электрик, к помощи которого мы все частенько обращались, звали все его «кырой», говорил он женским голосом, но по обличию был мужчиной. Нет этого дома уже несколько лет, на его месте выстроили высоченную коробку, которая стоит не вдоль и не поперек, а под углом к улице, просто по-тюменски. Самым последним снесли угловой дом по адресу Герцена, 54. От него осталась площадка длиной в двадцать моих шагов и шириной в десять.
Боже, на этом клочке жило столько интересных людей, с их судьбами, горестями и радостями. На первом этаже, окнами во двор, жила многодетная семья Зайнашевых, в которой росли пять мальчиков: Ка-миль, мой ровесник, Равиль и Малех постарше и двое маленьких. Отец семейства много лет работал художником в кинотеатре «Темп». Когда мы пробегали мимо кинотеатра, то всегда рассматривали афиши и знали, что их нарисовал дядя Закир. Малех закончил архитектурный институт в Свердловске, а после работал в Тюмени. Очень жаль, что он рано ушел из жизни, как и его папа, но оставил запоминающиеся работы: четыре девятиэтажных дома со стеклянными вставками на улице Мельникайте. Выглядели они современно, даже с европейским лоском, очень красивый ансамбль и в наши дни не потерял своей красоты, хотя закрыт деревьями, остановками, киосками и завешен рекламой. По проекту Малеха Зайнашева построен дом на улице Республики, 131, где было кафе «Кристалл» и славилось оно знаменитыми по тому времени цыплятами табака. Оригинальность зданию придает галерея на крыше, построенная под мастерские художников. Сейчас, когда я прохожу мимо этого дома, всегда вспоминаю Малеха Закировича.
Продолжение следует.
***
фото: Перекресток улиц Первомайской и Герцена;Дома на улице Мельникайте (из архива Н.А. Малюшина).;Ресторан «Сибирь»