Над Полевом — октябрьский ветер
У памятника, сложенного из «расстрельных» кирпичей (они четыре года назад были взяты из развалин бывшего «Дома НКВД»), бьется на октябрьском ветру пламя сиротливых свечей. Тесно сдвинутые в пучок, свечи как будто гнутся под ветром, особенно яростным здесь, на раскрытом пространстве. Огоньки словно стелются по кирпичному основанию памятника, едва не гаснут, но снова и снова распрямляются.
Вот так и память людей, что в пятый раз приезжают сюда в день поминовения жертв политических репрессий. Шесть десятков лет политические ветры, дующие с государственных вершин, пытались погасить сохранившиеся с детства воспоминания. Суровые октябрьские ветры. Задувшие некогда в октябре 1917 года, они перевернули страну. В конце концов, октябрьский шквал разбил утлые семейные лодки и пустил в холодное самостоятельное плавание отлетевшие щепки -сирот из крестьянских и прочих семей.
Каждый раз в октябре, сходясь на Полевой, они не могут сдержать слез.
Каждый раз в октябре, сходясь на Полевой, они смотрят в пламя на кончике свечи, словно пытаются увидеть в нем полузабытые, давно истлевшие черты.
Каждый раз в октябре, сходясь на Полевой, они оглядываются на знакомые лица (мы еще живы!) и грустно радуются новым — значит, кто-то еще победил свой старинный рабский страх.
Из новых лиц на Полевой я увидел Марию Васильевну Сорокину, дочь Мамонтова Василия Тимофеевича из деревни Тихвиной Ялуторовского района. Мария Васильевна выбрала из «Книги расстрелянных» 15 фамилий земляков, жителей трех соседних деревень. Она мечтает поставить в память о них в сельсоветском центре хотя бы одну плиту. Она ходит по властям -местным и районным. У местных то ли денег нет, то ли нет указаний. А районные отвечают, что сперва надо завершить жатву, а потом приняться за памятники. Вот и страда кончилась, а память о безвинно погибших все еще никого не волнует…
Что я мог посоветовать этой немолодой женщине? Ходить, требовать, добиваться. Как и сам я одиннадцать лет ходил «по начальникам», убеждая поддержать издание «Книги расстрелянных», которых «власть убила, власть и должна искупать вину…».
Среди сгрудившихся то ли от ветра, то ли от горя людей стоял, прислонясь плечом к березе, и губернатор Рокецкий. Почти закрыв микрофоном лицо, он говорил о времени, откуда мы все вышли, о веке, который наконец-то от нас уходит, столько горя причинив почти каждому из нас. То была трудная и очень простая речь, точнее, размышления, разговор с самим собой, без пафоса и без призывов…
Когда все разъехались, у памятника на Полевой осталась небольшая группа студентов исторического факультета ТГУ. Меня попросили провести с ними небольшой семинар «по современной истории». Мы говорили о 1937 годе, о том, как в тюменском пединституте, предтече университета, обнаружили «контрреволюционную группу». Как расстреляли профессора географии — недооценившего подвиг Джеймса Кука, человека из народа, преподавателя физики, восхвалявшего качество дореволюционного хлеба, а преподавательницу литературы, которая на занятии вместо Пушкина заговорила о «нерекомендуемом» Достоевском, отправили в лагеря на 10 лет… Уроки истории…
На октябрьском ветру догорели упрямые сиротские свечи. Октябрьский ветер так и не сумел их погасить. Их пламя будет долго теплиться в сердцах. Потому что забыть о прошлом невозможно. О таком прошлом.
***
фото: