Русский пикник на обочине
Приход «московских варягов» во «тюменские греки» состоялся.
Вахтанговский режиссер Александр Горбань впал в понятный раж, ибо довел до премьеры в областном драмтеатре свою версию «Вишневого сада» — с ударением на «и», с нажимом на плоды, взращенные Чеховым, но снятые сейчас и сейчас никому не нужные.
Спектакль по столично-европейским кондициям вполне современный, перспективный на выезд, на фестивали. Вещь «большого стиля», почти большого формата. Тут Горбань молодец, ибо московские классические стационары большой стиль натягивают на малый формат. Застолбил давнюю благородную отечественную традицию — духовно-национально лечить «жизнь нашу дурацкую», с дарением обнищавшей столбовой дворянкой Раневской последнего золотого империала якобы нищему прохожему простолюдину. А он символически разносит топором и вишневый сад, и его старых и новых хозяев, и все идейные лагеря, но при том вопит некрасовское «выдь на Волгу, чей стон раздается?». А стонет он от перепоя, ибо на этот империал догнался на троих, а не пошел в семью и не принес еды, не купил чаду учебников и тетрадей.
Хрястнул топором земушку родную. Что ему дети и семья, заклинания Ани и Пети Трофимова про толковую каждодневную работу и новую жизнь. И пусть обедневшие «блаародные» хлебают с остатками верной дворни жиденький молочный суп, наш мужик-коренник при всех режимах и во все эпохи прикинется таким обездоленным, что на беспрерывный пропой выбьет транш и от МВФ, и от моего вчерашнего студента-троечника, делающего теперь хорошие бабки на самопальной водке в железной будке — ой, простите! — мини-маркете. Одна из тематических линий Горбаня — как потенциально богатая Россия, плодовитая на всякие взрывы, перевороты и полуреформы, во все времена успокаивается мини-маркетной жизнью с извечными серыми фигурами, соображающими на троих, со щедрым поливом округи нечистотами. Правда, паралекаря пишут, что уринотерапия и пребывание наших конечностей в свежей коровьей ли, человеческой ли «лепешке» лечат популярные радикулиты и прочие прострелы. Актер Владимир Ващенко делает из своего эпизода знаковую роль — символ нашей проходимости мимо культуры, толковой работы, заслуженного заработка, мимо желанной цивильности общества. Браво, Володя, сделать Прохожего фугасом под новую дорогу благих намерений — это класс и вещее предупреждение. Пока не повернем наших прохожих на дорогу к дому, храму, настоящей работе — фиг нам! Горбань издевается — к топору зовете Русь и рубите вишневый сад?! Все прожрете, разбазарите, расхренакаете, и уедет Раневская в Париж — станет содержанкой и няней при тамошнем больном богаче. Но почему Раневская не хочет на родине прислониться к удачливому Лопахину? Приемную дочь Варю к нему подталкивает — как бы за себя. Спесь социальных перегородок мешает, но было же и есть — из грязи в князи.
От кого там селедкой несет? Но вы, Гаев, пошли все же в банк на шесть тыщ годовых и научите настырных клерков вкушать керченскую сельдь под водочку. Хорошо пойдет, и курицу не унюхаете. Гаев — Геннадий Куцан — смотрится по всем статьям. Точен характер роли — вся «вишневая команда» (дель-арте в миллениум и постмодерн, увеселительная импровизация, игровая прогулка по чеховским мотивам) с удовольствием подчиняется Горбань-концепции. Умный Куцан — тоже, только он поет роль Гаева, да так, что похож на дворянина начала XX в., вынужденного играть по правилам (но плохо!) Лопахиных и по правилам сегодняшнего театра. Лишь один раз Куцан изумительно явит нам подлинного Гаева, беззащитного и тонкого человека, когда позовет на помощь верного слугу Фирса после продажи сада. Экзистенциальная драма заброшенного в жестокий мир индивида. Одинокий голос человека среди натужного, галопирующего хип-хопа.
Куцан здорово выручает Татьяну Пестову (Раневскую). В их общении актриса убедительна и интересна, прекрасно обыграна сцена с «многоуважаемым шкапом» — этакий смех сквозь слезы, любовь к теплу родного дома, его вещам-знакам счастливого прошлого, ироническая вуаль для окружения в текущем. Но порою Пестова повторяет свои приемы из других спектаклей, зажимает голос или впадает в истерический тон. А истерика — не постмодерн. Надо потоньше, не забывать про воспитание героини, ментальность персонажа. Все это поправимо, только не стоит так грубо толкать Варю в объятия Лопахина. Играем ведь дворянку, да еще и чеховскую при всех модернизациях постановщика.
Да, Горбань впал в раж и продлил себе удовольствие. После финала, поклонов и аплодисментов вышел в клевых штанах, типа тех, которые на отморозках из рекламы продвинутого клинского пива. Этакий Децл, устроивший третий акт. Было интересно смотреть на подтянуто-галстучных зам. губернатора Сергея Сарычева, ректора тюменского института культуры Михаила Капе-ку, директора театра драмы Владимира Коревицкого, главрежа Алексея Ларичева в компании вырвавшегося на сцену москвича. Но начальники сделали вид и приступили к акту. Видимо, он был первым в мировой истории. На хвосте «сада» вручали дипломы о высшем образовании выпускникам этого года актерского факультета института культуры. Мастер-класс Ларичева. Восемнадцать персон. Красный диплом (с отличием) — у Натальи Коротченко.
Молодые вытеснили премьер-группу, а тут Горбань прокричал: «Паша, рапид!». Это он звукорежиссеру. И заставил выпускников утонуть во взаимных объятиях. Но вернемся к спектаклю. Горбань очень талантлив. Подарил нам большой хеппенинг — сценическую постмодернистскую игру в манере люденс-реализма. Человека, играющего в прошлое, когда тени забытых предков воскресают в нас. Дают нам возможность переживать былое как наше настоящее, заботясь не о букве репродукции, а о духе. О том лучшем, что они хотели бы видеть в нас.
В свободной стихии актеры играют в легкой мгле, как дети. Упиваются, плачут, смеются. Но все они — под сенью вишневого сада, изумительной тонкой человечной чеховской интонации. Горбань бережет классический текст, модернизируя великую вещь, он не ломает ее. Жаль, что часть зрителей, жаждавшая натурального реализма, не захотела понять художника. Другая часть просто радовалась комическим приемам, третья (молодежь, старшеклассники) приняла премьеру с восторгом.
Эдуард Соболь опять поразил пластической новизной. Вот Петя Трофимов (арт. Михаил Заец) и Аня (арт. Ольга Афанасьева) одни в саду, в беседке. Говорят о глобальных русских вопросах, ищут путеводную звезду. И клокочет в них сила любви, и (Летя, как молодой забавный львенок, скачет по перилам, как по ветвям баобаба. И все здорово: лукавая чеховская ирония в пластике, суть молодых мечтаний в голосах. Интересные работы наших актеров.
Рядом воркуют многое повидавшие «голубки»: Симеонов-Пищик (арт. Рюрик Нагорничных) и гувернантка Шарлотта (арт. Галина Домникова). Одинокие неунывайки нашли друг друга, англичане — белую глину, но она уедет в Париж… Мастерски сыграно, тонко прочувствовано. Eпиходов (засл. арт. Сергей Кутьмин) — приживала, нелепый конторщик, смешные несчастья идут за ним следом. Кутьмин подает их как бы с ремаркой — фокус не удался. Ведь конторщику тоже хочется быть, а не существовать, и в финале Лопахин делает из него своего приказчика. Теперь Eпиходов безжалостно описывает усадьбу, сортирует мебель. Расплата за доброе отношение. Ведь его прощали и терпели у Раневской. Однако время холодит и не любит сантиментов.
Свои козыри высокого ранга помимо Кутьмина «положили на сцену» арт. Жанна Сырникова (Варя), Ольга Ульянова (Дуняша), Олег Викторович (лакей Яша), Валерий Рябков (начальник станции) и Сергей Скобелев (почтовый чиновник). Все они неистощимы на выдумку, запоминаются оригинальными масками, за которыми — творящие личности, психологический шарм. Известные тюменские театралы не узнали заслуженного работника культуры мэтра Вилниса Пинтиса (Фирс). Он сделал роль емкой, знаковой. Фирса забыли, но он хранитель устоев, без которых нет продолжения жизни. Фирс расставляет мебель, возвращает былое. Он же возносит уже вырубленный сад на высоту, и вишневое облако благоволит родной земле, утешая героев в страдании. Что тут скажешь — большой мастер раздвинул границы классической роли.
Душа конфликта трагифарсовой комедии Чехова — Лопахин, сын крепостного мужика Раневской, удачливый и толково работающий купец. Рольдали артисту Сергею Белозерских. Многие говорят, что получилось неплохо. Знакомая творческая молодежь поставила пять с плюсом. Он — единственный, кто вне игры, вне шумного маскарада в начале второго действия. Деловой человек. Актер тут смотрится, только слишком в лоб рубит духовную нить, связанную с садом. Купив его, герой вырубает не только корень Раневской, но и дело своего отца. Потоньше бы показать сию коллизию.
Сценография Анатолия Исаенко (Москва) — ниже классом, чем у нашего Алексея Паненкова. Многовато бездушного конструктивизма, легко читается цитата из пелевинской «Желтой стрелы». Все мы — пассажиры в странном поезде, несущемся по земле, не знающие, где и когда нас высадят. Но сквозная метафора жизни-поезда оправдана, и станки-купе расширяют диапазон действия. Костюмы Светланы Синициной (Москва) к месту на маскараде, в бытовых локусах порой они мешают актерам. Малость чужие, может, обживут их?
Бесподобна и по-чеховски выразительна музыка, технически и художественно хорошо помогали актерам звук и цвет. На моей памяти 11 постановок «Вишневого сада». Масса трактовок, но вот Горбань нашел свою. В классическое «тесто» добавил современных «дрожжей» (игровых форм, стилевых причуд коллег), только ему известных «пряностей» (струны рока, рвущие время, холодный ветер беды, продувающий маскарад, «виртуальные» стоп-кадры). Словно нынешние дети забрались на чердак заброшенного дома, нашли старые семейные альбомы и проигрывают заново прошлую жизнь. В контексте спектакля у Горбаня она сказочно прекрасна, фантазийна и питает нас чистыми ключами душевного мира чеховских героев. До светлых слез, до глубин памяти, где живет самое хорошее в нас.
***
фото: ФОТО ДМИТРИЯ ТУРБИНА;ФОТО ДМИТРИЯ ТУРБИНА