Выборы-1950
Кампании по выборам в Верховный Совет СССР третьего созыва предшествовал Указ Президиума Верховного Совета СССР «О применении смертной казни к изменникам Родины, шпионам, подрывникам-диверсантам.».
После войны, в мае 1947 года, в Советском союзе отменили смертную казнь. Но через два года и семь месяцев сделали исключение для руководителей ленинградской партийной организации — тех, кто возглавлял оборону Ленинграда в условиях немецко-фашистской блокады.
Предыстория «ленинградского дела» такова. В 1946 году новым фаворитом Сталина оказался А.А. Жданов, фактически ставший его заместителем по партии. Его выдвижению из Ленинграда в Москву способствовал брак сына Юрия с дочерью Сталина — Светланой. Вместе со Ждановым на первый план вышли другие члены «ленинградской команды».
А.А. Кузнецова, бывшего первого секретаря Ленинградского обкома и горкома ВКП(б), произвели в секретари ЦК и назначили курировать МГБ, МВД и отдел кадров ЦК. Близкий к «ленинградской группе» М.И. Родионов возглавил Совет Министров РСФСР. Н.А. Вознесенский, чья карьера в 1935-1937 годах была связана с Ленинградом, назначен заместителем председателя союзного Госплана, а затем возглавил его уже как член Политбюро.
Однако Сталин вскоре разочаровался в новых выдвиженцах и после загадочной смерти Жданова в августе 1948 года расправился с ними.
Ленинградцев обвинили в том, что они «проводили вредительско-подрывную работу, противопоставляя ленинградскую партийную организацию Центральному комитету. Распространяли клеветнические утверждения, высказывали изменнические замыслы. Повсюду насаждали своих людей — от Белоруссии до Дальнего Востока и от Севера до Крыма.»
После XX съезда КПСС (1956) начнут говорить, что Кузнецов, Вознесенский, Родионов и другие ленинградцы стали жертвами интриг Маленкова и Берии. Они разделались с молодыми и талантливыми соперниками, скомпрометировав их в глазах Сталина. Но «ленинградское дело» — не самодеятельность Маленкова, Берии и министра МГБ Абакумова. Оно было задумано самим Сталиным, как и все другие послевоенные крупные дела (против Жукова и других военачальников, преследование жены Молотова — Жемчужиной, разгон Еврейского антифашистского комитета, «дело врачей-отравителей»).
Без ведома Сталина, считает историк Леонид Млечин, в Кремле и дворника не могли тронуть, не то, что секретаря ЦК, члена Политбюро и республиканского предсовмина.
Поводом для недовольства стареющего вождя перед новыми выборами в Верховный Совет СССР послужила анонимка о фальсификациях при выборах Ленинградского обкома партии в феврале 1949 года, когда руководители П.С. Попков, Г.Ф. Бадаев, Я.Ф. Капустин и П.Г. Лазутин получили по нескольку голосов «против», но было объявлено, что они прошли единогласно. Попали в опалу и московские покровители ленинградского руководства.
Ленинградцы воспринимались как оппозиция по отношению к Москве, и это пугало Сталина. Вызвало недовольство и возвращение дореволюционных названий некоторым улицам и проспектам города: в 1944 году площадь Урицкого стала прежней — Дворцовой, проспект 25 Октября — Невским.
Массовые репрессии ленинградских партработников были сигналом всей стране: никакой самостоятельности, особенно при организации и проведении выборов. А то будет, как в Ленинграде.
Всего по «ленинградскому делу» было снято с работы более полутора тысяч представителей ленинградской номенклатуры, из которых 23 приговорили к смертной казни по Указу от 14.01.1950 г. как «изменников Родины, шпионов и подрывников-диверсантов». 85 получили сроки тюремного заключения, а 105 отправлены в отдаленные районы страны.
Арестованных пытали. Расследование (если этот термин здесь можно употреблять) шло с какой-то средневековой жестокостью. Кузнецову перебили позвоночник. Избивали беременных женщин. Истребляли семьи. Так, кроме самого Вознесенского, были арестованы его брат — министр просвещения РСФСР и сестра — секретарь одного из ленинградских райкомов.
Второму секретарю Ленинградского горкома Капустину, активному участнику обороны города в годы войны, предъявили обвинение в сотрудничестве с английской разведкой (в 1935 году он проходил стажировку в Англии на заводах «Метрополитен-Виккер»). Бывшего председателя Ленинградского облисполкома, назначенного первым секретарем Крымского обкома, Н.В. Соловьева объявили «махровым великодержавным шовинистом» за предложение создать Бюро ЦК по РСФСР и образовать компартию РСФСР.
Бывший первый секретарь Ярославского обкома ВКП(б), выходец из Ленинграда И.М. Турко объяснял, почему он подписал фальсифицированные протоколы допросов. «Видя своего следователя МГБ Путинцева и зная, что в этих условиях они могут со мной сделать что угодно, я был совершенно обезволен. Они лишили меня всякого человеческого достоинства, и когда я, изнемогая, ползая и обнимая сапоги Путинцева, просил приостановить допрос, так как у меня начинались галлюцинации, я чувствовал, что теряю рассудок».
Из видных ленинградцев уцелел только будущий глава советского правительства А.Н. Косыгин, кстати, родственник Кузнецова по линии своей жены, которой благоволил Сталин. Помочь несчастному семейству Кузнецовых Косыгины побоялись.
Еще одним пострадавшим стал депутат Верховного Совета СССР второго созыва (с 1946 г.) генерал-лейтенант П.Н. Кубаткин, возглавлявший во время войны Управление НКВД в Ленинграде.
Он слыл жестким руководителем, с 1931 года в ОГПУ в Одессе после службы в пограничных войсках. Был кооптирован в бюро обкома партии, состоял членом Военного совета Ленинградского фронта, награжден шестью боевыми орденами. В июне 1946 года его назначили начальником Первого главного управления (разведки) МГБ СССР — сменил генерал-лейтенанта П.М. Фитина, уроженца села Ожогино Ялуторовского уезда Тобольской губернии, отправленного с большим понижением заместителем начальника УМГБ по Свердловской области. Кубаткин говорил, что не справится — нигде не учился и не имел даже начального образования. Поэтому министр Абакумов (с начальным образованием) рассердился и перевел его через три месяца в Горький начальником местного управления МГБ.
Когда по всей стране стали искать выходцев из Ленинграда, занявших высокие посты, Кубаткина уволили из органов и отправили в Саратов зампредоблисполкома. Потом припомнили его дружбу с Капустиным, обвиненным в шпионаже на английскую разведку. В постановлении на арест Кубаткина написано: «… Работая на руководящих должностях в Ленинграде, поддерживал преступную связь с группой лиц, враждебно настроенных против партии и правительства». Генерала расстреляли в октябре 1950 года. Осудили вдову — она получила 15 лет лагерей — и 17-летнего сына-студента — ему дали 10 лет. Восьмидесятилетнюю мать и сестру, потерявшую мужа на фронте, выслали из Донбасса в Уватский район Тюменской области как «социально опасных».
Сослуживцев Кубаткина по опальному городу разбросали с понижением по другим территориальным органам МГБ. Так в Тюмени оказался заместитель начальника контрразведывательного отдела (затем экономического) ленинградского управления НКВД подполковник Г.Е. Цуцаев. После полного снятия блокады Ленинграда 27 января 1944 года он принял по акту «командированных» из Тюмени в Ленинград сибирских кошек для спасения от расплодившихся в подвалах крыс, художественных ценностей Эрмитажа, возвращенных в город на Неве из Свердловска.
Может, поэтому Цуцаева и назначили в Тюмени начальником административно-хозяйственного отдела местного УМГБ.
На вопрос, как к нему отнеслись в Тюмени, блокадник и ветеран войны Георгий Евдокимович ответил:
— По-всякому. В основном с пониманием. Правда, когда я однажды покритиковал, и за дело, одного начальника, в ответ услышал угрозу: «Не забывайте, что приехали с ленинградским пятном!» Я оказался вроде меченым. Несколько раз меня пытались привязать к «ленинградскому делу». Вызвали в Питер на партийную комиссию при Ленинградском обкоме ВКП(б) и исключили из партии. Формулировка была такая: «Находился в приятельских отношениях с участниками антипартийной группы Попковым и Григорьевым».
— И в чем же состояли ваши «приятельские отношения» с этими людьми?
— В 1934 году Петр Сергеевич Попков дал мне рекомендацию для вступления кандидатом в члены партии. Тогда я учился на рабфаке при Ленинградском институте коммунального строительства и был секретарем комсомольской организации, а Попков — парторгом этого института. А с Алексеем Михайловичем Григорьевым я познакомился в блокаду. Он был первым секретарем Ленинского райкома партии, я же — начальником Ленинского райотдела НКВД. Я обязан был с ним общаться.
— Что случилось после решения бюро обкома об исключении вас из партии?
— Меня отправили обратно в Тюмень ждать решения ЦК ВКП(б) по персональному делу. В апреле 1952 года уволили из органов госбезопасности. Я возвратился в Ленинград. Пытался устроиться на какую-нибудь работу, но меня нигде не принимали. Так и мыкался больше двух лет без постоянной работы.
Только в мае 1954 года, после судебного процесса в ленинградском Доме офицеров над бывшим главой МГБ Абакумовым (декабрь 1953 г.), комиссия партийного контроля при ЦК ВКП(б) восстановила Цуцаева в партии.
В газетах 1949-1950 годов о «ленинградском деле» не было ни слова. Но в огромном партийном, советском, комсомольском, чекистском аппаратах знали, для кого сделано исключение из закона об отмене смертной казни, и понимали, как нужно провести выборы в Верховный Совет СССР 12 марта 1950 года.
Окончание следует.