Доктор Николай Федоров: Путь к сопереживанию
Заслуженный врач России Николай Федоров служит медицине более 40 лет. Из них 36 отдано одному из самых сложных ее направлений – онкологии. Он был одним из тех, кто участвовал в создании первого в области хосписа, кто внедрил в областном диспансере ультразвуковые методы диагностики. И сегодня, когда исполняется 60 лет, ему есть что рассказать студентам, чем поделиться.
– Николай Михайлович, помните ли вы, как делали выбор профессии? Случайно ли пришли в медицину?
– Я родом из медицинской семьи. Отец был хирургом, мать – медицинской сестрой. Когда мне исполнилось четыре года, мы переехали жить в Ханты-Мансийск, отец там работал в окружной больнице. Он первым организовал в Ханты-Мансийском округе онкологическую службу.
Здесь же, на территории больницы, мы и жили. Так что она стала не только моим вторым, но и первым домом. Я видел, как работает отец – как его вызывают по ночам, как он оперирует (мальчишками мы иногда подглядывали в окошко). Как мама приходит уставшая с дежурства. Так что медицинские будни для нас, меня и двух моих сестер, стали привычными с детства. Не удивительно, что все мы пошли в здравоохранение.
В 1964 году семья переехала в Тюмень, и я доучивался в 37-й школе. А через два года подал документы в мединститут. Конкурс в тот год оказался большой – 10 человек на место, поступать было тяжело, но юноши имели определенный «бонус». Девчонкам, поступавшим сразу после школы, приходилось сложнее…
– То есть проблемы выбора профессии перед вами не стояло?
– Немного колебался между медициной и спортом. В «Хантах» я занимался всеми видами спорта, которые были доступны – волейболом, лыжами (там они особенно популярны), теннисом. В баскетболе выполнил норматив кандидата в мастера, в остальных видах остановился на первом взрослом… Сомнения мои подогревал и двоюродный брат, который в это же время готовился к поступлению в Омский институт физкультуры. Он интенсивно тренировался, бегал кроссы и всегда брал меня с собой. Да и отец возражал против того, чтобы я поступал в медицинский. Знал, какой это тяжелый труд. К тому же он считал, что перспективнее стать нефтяником – в то время как раз началось активное освоение нефтяного комплекса Западной Сибири. Но отца, как видите, я не послушался. И не жалею об этом.
– А вам было не страшно идти в онкологию?
– Вначале я хотел быть хирургом. Даже занимался в студенческом хирургическом кружке. Но не получилось, при распределении в хирургические отделения в Тюмени не хватило мест, надо было ехать в другой город. И я кардинально поменял свое решение – решил специализироваться у профессора Айзика Шайна, заведующего кафедрой онкологии с момента ее основания.
Так в 1972 году я стал первым в Тюмени клиническим ординатором по онкологии. Затем три года стажировался у отца в отделении абдоминальной хирургии, а в декабре 1977 года стал сотрудником кафедры онкологии Тюменской медакадемии.
Было ли мне страшно? Всем врачам, независимо от выбранной специализации, приходится сталкиваться с тяжелыми, умирающими больными. Конечно, комуто чаще, кому-то реже. В этом смысле на онкологов нагрузка больше. Но когда выбираешь профессию – знаешь на что идешь. Вначале, конечно, очень непросто – палаты, дежурства, больные… Хорошо помнишь своих первых пациентов… Потом привыкаешь, берешь себя в руки. Первое время, когда становилось слишком тяжело, просился в командировку куда-нибудь в район. Смена обстановки, другие люди, природа – какой-то, но отдых.
– Что тяжелее в вашей профессии: диагноз человеку поставить или сказать ему об этом?
– Бывает, что сразу поставить окончательный диагноз трудно. Конечно, если человек пришел с выраженной клиникой, и по его внешнему виду все видно, тогда решение не вызывает сомнений. Но в большинстве ситуаций однозначно не скажешь. Сейчас во многом помогают те методы, которые есть на вооружении, поставить диагноз стало намного проще. Технические возможности шагнули далеко вперед, и врачу, имеющему опыт, проводить диагностику намного легче. Но сложные случаи все равно бывают.
Исходить надо из того, что человек должен знать о своем диагнозе. Скрывать и утаивать нет смысла. Как ему об этом сказать – другой вопрос. Опыт нарабатывается.
Разговаривая с больным, оцениваешь многие факторы: его социальный статус, психологические особенности характера. Но, в любом случае, говорить «в лоб», я считаю, совершенно не нужно. Стараемся объяснить, подвести к тому, что необходимо лечиться. Если пациент будет в неведении, то просто уйдет, и время будет потеряно…
Врач-онколог должен быть прекрасным и психологом, и диагно стом. Обязан владеть самыми современными методами лечения: лучевой, химио-, гормонотерапией, уметь индивидуально их подбирать и проводить реабилитацию. Сочетать все это – настоящее искусство.
– В своей практике вы часто сталкивались с человеческим горем? Что-то новое открыли в человеке?
– Лучше стал понимать людей. Больше им сопереживать… И студентам сейчас говорю: если хотите понять психологию ваших будущих пациентов – не сидите на месте, всего в учебниках не прочитаешь, идите в поликлинику, посидите в очереди на прием, посмотрите на все своими глазами! Тогда начнете многое понимать… Сопереживание – это один из главных принципов в работе врача.
– Вам, наверно, все время приходится учиться?
– Эта отрасль медицины за последние время существенно изменилась. Во многих ситуациях мы уже даем студентам совершенно иные алгоритмы лечения, отличные от тех, которые были пять лет назад. Меняются и диагностика, и лечение, и реабилитация. Внедряются нано-технологии. Клиницистам надо постоянно повышать квалификацию. Не меняется, к сожалению, только клиника. Как проявлялась болезнь много лет назад, так и проявляется. Да и панацеи пока не найдено. Не воздвигнут еще золотой памятник тому, кто решит проблему рака. Хотя современные исследования приближают ее решение, позволяют выявить нарушения на уровне ДНК и проводить подбор лечения не только эмпирическим путем, точнее дозировать объемы и сроки.
– Каждому человеку в жизни выпадают те или иные испытания. Без этого никто не обходится. Что, на ваш взгляд, помогает достойно их пережить?
– Важна поддержка близких. Конечно, многое зависит от воли и личных качеств, но, когда остаешься один на один, беду переносить намного тяжелее. Даже сильный человек может не выдержать, сломаться. Так что силы дает поддержка родных, друзей и близких.
– А вы верите в судьбу?
– Верю. Но судьба судьбой, а от человека многое зависит. Если он и не кузнец своего счастья, то кузнец самого себя. Важно, что человек из себя представляет, какой у него характер, способности, что он может и, главное, чего хочет добиться. Правда, нельзя сбрасывать со счетов и то, в какие условия он попал…
– Изменились ли качества, которые вы ценили в человеке, когда были студентом, и те, которые цените сейчас?
– Если честно, об этом не думал. Но сейчас я больше всего ценю порядочность. Когда ни при каких условиях человек тебя не подведет. Многое проверяется жизнью, друзей остается немного, но они есть.
– А что такое счастье?
– В молодости оно одно, а сейчас – другое. И все-таки счастье – когда чувствуешь себя нужным, востребованным. Счастье – когда есть семья, дети, внуки. Когда хватает сил и здоровья. Когда просыпаешься и не думаешь о плохом. Когда на работу идешь не как на каторгу, а туда, куда хочется идти.
В 60 лет понимаешь, как прожил свою жизнь, добился ли чего-нибудь, помог ли чем-нибудь людям… Но если бы я выбирал свой путь заново, ничего не стал бы менять.
***
фото: заслуженный врач Российской Федерации Николай Федоров