Путь русского интеллигента
Сегодня писателю Константину Лагунову исполнилось бы 85 лет. Этой дате была посвящена встреча с читателями в Центральной городской библиотеке на улице Луначарского. Здесь любил бывать Константин Яковлевич.
…И Томплинсон взглянул вперед
И увидал в ночи
Звезды, замученной в аду,
Кровавые лучи.
И Томплинсон взглянул назад
И увидал сквозь бред
Звезды, замученной в аду,
Молочно-белый свет…
… Этими строчками Редьярда Киплинга, которого еще называли «певцом британского империализма», заканчивается самая, может быть, тонкая и самая искренняя книга-исповедь Константина Лагунова «Пред богом и людьми».
Помнится, было время, когда коллеги-писатели и Константина Яковлевича полагали «охранителем партийных устоев». Завидовали «многопечатанию», членству (хотя и кандидатом) в выборном партийном органе, тому, что вхож во многие кабинеты. И только спустя годы и годы, сопоставляя события и факты, даты написания книг с датами выхода их из печати, начинаешь понимать, чего стоит твое представление о «благополучнейшем литераторе».
В принципе путь Лагунова — это путь русского интеллигента: увлеченность, сомнения, разочарования, осмысление прошлого, поиск и открытие самого себя… Не стану касаться комсомольских «десантов» Лагунова в послевоенную Литву и высокогорный Таджикистан. Но попробуем, хотя бы бегло, очертить его путь, совпадающий с эпохой великих геологических открытий, свидетелем и хронистом которых он был.
Его романтический очерк «Нефть и люди», опубликованный в журнале «Новый мир», был характерен для шестидесятых. Есть там строчки о секретаре обкома партии, который запросто ночует в балке геологов. Есть стремление попенять высокому техническому руководителю: мол, отчего бы ему не побывать в вагончике буровика да не поговорить за кружкой чая о насущных проблемах нефтегазового освоения? Тотчас последовали попытки указать писателю его место. Вскоре «Тюменская правда» публикует новое произведение Лагунова. Уже по тому, как в ходе публикации меняется жанр — от «отрывков из повести» до «страничек из дневника» — можно понять, что автор пытается разобраться в происходящем и в себе заодно.
Герой публикации, естественно, писатель, приходит с сомнениями в «большой дом с колоннами», где хозяин кабинета, «склонив лобастую голову», помогает ему найти верное решение.
Потом был «скандальный» роман «Ордалия». Пишу: «скандальный», поскольку скандал и случился. Может быть, Константин Яковлевич не очень ловко замаскировал прототипы главных героев (так, геологического начальника в романе все зовут «папа Юлий»). Эр-вье принял это как выпад, «трудовые коллективы геологов» обратились с жалобами в обком партии, отдел пропаганды обкома готовит специальную записку по этому поводу с перечислением недостатков литературного произведения. Позднее уже «поправленный» роман выходит под другим названием — «Одержимые».
Русский интеллигент, так написал я выше. Но он же — и крестьянский сын. Он рос на земле, где, казалось, быльем порос, но не забылся совсем «кулацко-эсеровский мятеж 1921 года», как его называли в партийно-советской истории. Очерк Лагунова «Двадцать первый год» десять лет пробивался к читателю. Раньше успели выйти «Красные петухи». Я читал книгу всю ночь — масштаб событий потрясал, и уже было не до стиля и других литературных особенностей. Похороненное в архивной пыли, почти неизвестное миру стотысячное крестьянское восстание заговорило с «городом и миром» со страниц этого романа.
Удивительно, Лагунов не переставал быть непредсказуемым. Он не казался, может, и не был трибуном, публичным политиком. Романы были его трибуной. Он задавался вопросами, которые в атмосфере публичного торжества цифры (миллион тонн нефти, миллиард кубометров газа!) казались неприличными, едва ли не антипартийными. Он, в числе немногих пишущих, думал о цене свершенного. О том, что будет потом. Какую землю оставим внукам и правнукам.
Этот тихий человек лишь единожды на моей памяти вызвал огонь на себя, опубликовав в конце восьмидесятых на страницах «Тюменской правды» большую, на полосу, статью «Берега гласности». Да, у нее были противники. Да, у нее были сторонники. Не было, как мне казалось, равнодушных.
И, наконец, его исповедь. Его «Подводя итоги». Это грустное, даже горькое чтение. И, как честно признается в конце книги «Пред богом и людьми» Лагунов, если бы он начал жизнь сначала, то «вновь повторил бы пройденный путь. Иного пути я не видел, да его и не существовало».
Я думаю, что это был путь к самому себе.
P.S. Рассказ о том, как в городской библиотеке отмечали 85-летие писателя Константина Лагунова, у меня не получился. Получились вот такие мысли, связанные с этим событием.
***
фото: Татьяна Афанасьева начинает встречу; книги Лагунова; давние читатели и почитатели